Марина Юрьевна Мнишек, царица Всея Руси
Шрифт:
Ведун сказал: имя! В нем все дело, государь. В имени твоем, Борис Федорович. Нет ему удачи на русских престолах. От века так повелось.
Ведь в святом крещении наречено! — Головой покачал: это другое. Сам соименников своих вспомни.
Отмахнуться бы от старика. Крестным знамением себя осенить. От него. А от памяти?..
Владимир, Киевский князь. Равноапостольный. Христианство принял. Русь крестил. Сын у него любимый. Борис…
Отца почитал. Старшему брату Святополку ни в чем не противился. Господу служил — богомольца да молитвенника такого поискать.
От Святополка убийцы пришли. Вечерним временем. Когда на молитве стоял. Отпел псалмы — копьями пронзили. Не на смерть — живым в полотнище от шатра завернули. В Киев торопились. Там уж Святополк двух варягов послал — мечами сердце проткнули. Великомученик, на Руси просиявший…
Внук другого великого
У ведуна свое. Сын князя Долгорукого Юрия, что начало славе московской положил. Пять лет после кончины отца на уделе пробыл — скончали.
В соборе Архангела Михаила нашем, кремлевском, гробница Бориса Васильевича, шестого сына Василия Темного. До сорока пяти лет дотянул, в боях да изменах, — скончали. В Рузе.
В Ростове Великом, в Успенском соборе, литии отправляют по другому Борису Васильевичу. Ростовскому. Как Орду ни ублажал, как перед ханом ни гнулся, едва, по приказу, со всем семейством до столицы татарской доехал, конец нашел.
…Одной царице Марье признался: хочу ведуна спроситься — правда ли. С Литвой. Белее полотна стала. Брови черные широкие тучей сошлись. Едва губы разжала: твоя воля, государь. Может, и впрямь хмару разгонит. Силушки нет. Это она-то! Малюты Скуратова любимая дочь!..
Теперь понял: сам надежду имел — если что, поопасится ведун государя огорчать. Душой покривит. Только этому, поди, за сто лет. Страх весь изжил. Глаза светлые. Не замутились. Только ободки красные. Слезятся. Руки большие. Жилистые. Как коренья дубовые.
Глядит, будто досадует: чего еще ждешь, государь?
— А Дмитрий… Дмитрий — имя удачливое?
Вздохнул: так ты о литовском человеке. И до государевых палат правда дошла…
13 апреля (1605) по старому стилю Борис был весьма весел или представлялся таким, весьма много ел за обедом и был радостнее, чем привыкли видеть его приближенные. Отобедав, он отправился в высокий терем, откуда мог видеть всю Москву с ее окрестностями, и полагают, что там он принял яд, ибо как только он сошел в залу, то послал за патриархом и епископами, чтобы они принесли ему монашеский клобук и тотчас постригли его, ибо он умирал, и как только эти лица сотворили молитву, постригли его и надели на него клобук, он испустил дух и скончался около трех часов пополудни.
Добрых два часа, пока слух о смерти Бориса не распространился во дворце и в Москве, было тихо, но потом внезапно заслышали великий шум, поднятый служилыми людьми, которые во весь опор с оружием скакали на конях к Кремлю, а также все стрельцы со своим оружием, но никто еще ничего не говорил и не знал, зачем они так быстро мчатся к Кремлю; мы подозревали, что царь умер, однако никто не осмеливался сказать.
На другой день узнали об этом повсюду, когда все служилые люди и придворные в трауре отправились в Кремль; доктора, бывшие наверху, тотчас увидели, что это случилось от яду, и сказали об этом царице и никому более.
И народ московский был тотчас созван в Кремль присягать царице и ее сыну, что и свершили, и все принесли присягу, как бояре, дворяне, купцы, так и простой народ; также были посланы во все города, которые еще соблюдали верность Москве, гонцы для приведения их к присяге царице и ее сыну… и так Марья Григорьевна стала царицею и сын ее, Федор Борисович, царем всея Руси 16 апреля 1605 года.
Борис был дороден и коренаст, невысокого роста, лицо имел круглое, волосы и бороду поседевшие, однако ходил с трудом по причине подагры…
1 июня 1605 года, около девяти часов утра, впервые смело въехали в Москву два гонца Димитрия с грамотами к жителям, чтобы прочесть их на большой площади во всеуслышание перед всем народом, что поистине было дерзким предприятием, так явиться в город, который был еще свободным и за которым стояла вся страна, где еще был царь, облеченный полной властью…
Оба помянутые гонца, прибыв верхом на площадь, тотчас были окружены тысячами простого народа, и тут узнали, что одного гонца звали Гаврилом Пушкиным, а другого Наумом Плещеевым, оба дворяне, родом из Москвы, кои первыми бежали к Димитрию; и они
«Димитрий, Божиею милостию царь и великий князь всея Руси, блаженной памяти покойного царя Ивана Васильевича истинный сын, находившийся по великой измене Годуновых столь долгое время в бедственном изгнании, как это всякому хорошо ведомо, желает всем московитам счастья и здоровья; это уже двадцатое письмо, что я пишу к вам, но вы все еще остаетесь упорными и мятежными, также вы умертвили всех моих гонцов, не пожелав их выслушать, также не веря моим неоднократным правдивым уверениям, с которыми я столь часто обращался ко всем вам. Однако я верил и понимал, что-то происходит не от вас, а от изменника Бориса и всех Годуновых, Вельяминовых, Сабуровых, всех изменников Московского царства, притеснявших вас до сего дня: и мои письма, как я разумею, также задержаны ими, и по их повелению умерщвлены гонцы. Того ради прощаю вам все, что вы сделали против меня, ибо я не кровожаден, как тот, кого вы так долго признавали царем, как можно было хорошо приметить по моим несчастным подданным, коих я повсегда берег как зеницу ока моего, а по его, Бориса, повелению их предавали жалкой смерти, вешали, душили и продавали диким татарам; оттого вы легко могли приметить, что он не был вашим законным защитником и неправедно завладел царством. Но все это вам прощаю опять, схватите ныне всех Годуновых с их приверженцами, как моих изменников, и держите их в заточении до моего прибытия в Москву, дабы я мог каждого наказать, как он того заслужил, но больше пусть никто в Москве не шевельнет пальцем, но храните все, и да будет над вами власть Господня».
Те же советники его пришли к Москве и повеление его, окаянного, исполнили. Патриарха Иова свели с престола — привели его в Соборную церковь (Успенский кремлевский собор) и стали снимать с него святительское одеяние. Он же… положил панагию у иконы Пречистой Богородицы. Посланники же те схватили его и надели на него черное платье, и вывели его из Соборной церкви, и посадили его в телегу, и сослали его в Старицу… в монастырь Пречистой Богородицы (Успенский Старицкий монастырь). Всех же Годуновых, и Сабуровых, и Вельяминовых разослали из Москвы по тюрьмам в понизовые города и в Сибирские…
Об убиении царевича Федора с матерью. Князь Василий Голицын, да князь Василий Мосальский взяли с собою Михалка Молчанова да Андрея Шерефединова да трех человек стрельцов, и пошли на старый двор царя Бориса, где сидели царица и царевич под стражей, и вошли в дом…
И те стрельцы-убийцы развели их порознь по помещениям. Царицу же Марию убийцы удавили тотчас; царевича же пытались удавить в течение долгого времени, потому что по молодости в ту пору дал ему Бог мужества. И ужаснулись те злодеи убийцы, что один с четырьмя борется, и один из тех злодеев убийц схватил его за тайные уды и раздавил.
И сказал князь Василий с товарищами миру, будто царица и царевич от страха зелья испили и умерли, а царевна едва жива осталась. И повелели их тела во гроб положить.
Те же мужики красносельцы (из Красного села, ныне — Красносельские улицы в Москве) гонцов приняли и обрадовались им… И пришли в город на Лобное место. Многие же и служилые люди к ним присоединились, иные своею охотой, а иные из-за страха смертного. И вошли миром в Кремль, и взяли бояр, и привели их на Лобное место, и прочитали его, окаянного, дьявольские прелестные грамоты, и воскликнули единым голосом, и провозгласили его, Расстригу, на государство.
И, придя в Кремль, царицу, и царевича, и царевну схватили и свели их на старый двор царя Бориса, и заключили под стражу. Годуновых же, и Сабуровых, и Вельяминовых всех схватили и заключили под стражу. Дома же их всех разграбили сообща — не только имущество пограбили, но и хоромы разломали; и в селах их, и в поместьях, и в вотчинах пограбили…
Москвичи сомневались. Слухи о Гришке Отрепьеве ходили настойчивые. Хотя, если рассудить, даже слишком настойчивые. Будто кто-то своего добивался. Отчаянно. Настырно.
В рядах говорили, если бы и впрямь беглый монах, кто ни кто да узнал бы. Должен был узнать. Хотя бы те же монахи в Чудове монастыре. Почему-то не узнавали. Со стороны свидетели называли. Тоже беглых. Тоже необстоятельных.
Речь царя все слышали. На русском языке говорил. Никогда не ошибался, даром на чужбине столько лет провел.