Марина Юрьевна Мнишек, царица Всея Руси
Шрифт:
— Ваша правда, ваше величество, до последнего времени никто из них в накладе не остался. Но нунций Рангони высказал и другое предположение. Не хотели ли ясновельможные паны дать возможность царевичу увидеть Москву и освоиться с ней прежде, чем ему удастся в ней появиться? С девяти лет царевич не видел столицы.
— Ты подозреваешь наших панов в такой дальновидности? Это при их-то нетерпении и постоянных ссорах!
— Но ведь здесь сказал свое слово князь Константы Острожский.
— Нет, канцлер, что-то должно было их подогревать.
— Ваше величество, вы всегда заставляете своих подданных поражаться глубине и проницательности вашего ума.
— Но царь Борис прожил еще несколько лет, и заговорщики стали охладевать к своему замыслу.
— Не настолько, чтобы расстаться с царевичем. Он продолжал жить в их владениях и на их попечении.
— Все это дела минувших дней. Меня больше интересует день завтрашний. Какое положение занимает этот Власьев нынче?
— Его официальная должность — великий секретарь и надворный подскарбий.
— Придворный казначей.
— Для нынешней поездки он назван великим послом. Ему поручено во время обручения представлять особу жениха и затем сопровождать новую московскую государыню и ее родителя до Москвы.
— Невесте необходимо внушить полное подчинение своих интересов интересам ее родины. Ее тщеславие, если она им обладает…
— В самой превосходной степени, ваше величество!
— Ее тщеславие должно быть ограничено величием польской державы и польской короны. Наша подданная никогда не будет стоять вровень с нами, слышишь, канцлер!
— Ты недоволен мною, Бучиньский, но ты не можешь не согласиться, положение с боярами слишком сложно, чтобы вызывать новые взрывы их неудовольствия.
— Что может изменить мое удовольствие или неудовольствие в решениях вашего величества!
— Ты не прав. Мне как никогда нужны советы твои и Станислава. Нынешние назначения или развяжут, или скуют нам руки. Их нужно всесторонне продумать, а ты как никто умеешь быть объективным. Наконец, я доверяю тебе как никому другому. Ты доказал свою преданность, и поверь, я никогда не перестану ее ценить. Начнем же с Дворцового приказа.
— Мне остается только всячески приветствовать вашу мысль поставить в качестве его главы — дворецкого боярина князя Василия Рубец-Мосальского.
— Я многим ему обязан. Хотя бы в отношении Ксении.
— Простите, ваше величество, действительная заслуга князя в том, что, посланный воеводой в Путивль, он с народом и войском перешел на сторону истинного царя — Дмитрия Ивановича и отрекся от Бориса Годунова.
— Но его забота о Ксении…
— В глазах московитов это он распоряжался убийством царицы Марии и царя Федора Годуновых. Что же касается царевны…
— Я нашел ее в его доме.
— Или князь помог вам ее найти.
— Ты восстановлен против него, Янек.
— Ваше величество, разве не князь Василий Михайлович
— Зачем?
— Но вы же встретились с царевной как многомилостивый государь, который готов взять осиротевшую девушку под свою защиту и, несмотря на все зло, которое причинил вам ее отец, позаботиться о ней. Позаботиться по-братски.
— Я повторяю свой вопрос: зачем это было нужно Мосальскому?
— Во-первых, он слыл убийцей, а в случае с Ксенией стал в глазах людей чуть ли не благодетелем сироты.
— Что же во-вторых?
— То, что вся дальнейшая ответственность за ее судьбу была перенесена на того, кто сделал из нее свою любовницу.
— Значит, на меня.
— Мосальский наверняка даже не надеялся на такой удачный исход. Вам знакома примитивность суждений простых людей: убийца померк перед лицом насильника. Многие из простых людей полагают, что девице лучше лишиться жизни, чем девичества.
— Не повторяй мне, что ты был против нашей связи! Я не терплю нравоучений — мне их было достаточно в школе.
— Ваше величество, как бы я посмел выступить в роли проповедника? Но вы сами пожелали рассмотреть все вопросы с государственной точки зрения.
— Только не о Ксении.
— Как прикажете, ваше величество.
— Следующий у нас Стрелецкий приказ. Считаю, Петр Басманов заслужил право стать его главой и начальником московского гарнизона. Или у тебя найдутся возражения?
— Боярин Петр образованнейший человек и может сделать только честь твоему двору, государь. Но ему может начать завидовать Богдан Бельский. Ведь это ему царь Грозный поручил опекунство над своими детьми, и он уже стремится стать твоим главным советником. К тому же ваше величество сами говорили, что он как никто другой умеет справляться с боярским своеволием. Племянник страшного Малюты Скуратова не может не наводить ужаса на бояр, и думаю, этим не стоит пренебрегать.
— Тень опричнины… Это совсем неплохо. У меня, Бучиньский, только два способа удержания власти. Один способ — быть тираном. Другой — не жалеть кошту и всех жаловать. По мне лучше тот образец, чтобы жаловать, а не тиранить.
— Лучше, только откуда взять такие богатства, чтобы купить всех возможных изменников? Бояре жалуются, что казна истощается слишком быстро, а неизбежных расходов и так слишком много.
— Но можно поступать и иначе. Сурово приговаривать — и миловать. Смысл получится тот же самый, а казна не пострадает.
Ветер. Всю дорогу ветер… Злобный. Резкий. То со снежной крупой, то с мелким дождем.
Возок кожаный. Изнутри войлоком обложенный. Сукном обитый. Оконца крохотные. В ногах полости медвежьи. А все равно за прогон до костей пробирает. В сапогах меховых за пятки хватает. Руки в рукавицах песцовых подмышки прятать приходится.