Марина Юрьевна Мнишек, царица Всея Руси
Шрифт:
Полюбопытствовал король: а удавалось? Как не удаваться! Мало ли в Московском государстве людей истинному государю верных. Вслух, может, и не говорили, а делом сколько раз сироте помогали, матери-царице сочувствовали. Да и родни — Нагих немало.
Рассказал Власьев и о том, как состоялось свидание сына с матерью. Какие толпы невиданные собрались, чтобы посочувствовать, радость царскую разделить. Как царица-инока прижала к себе сына, да и обеспамятела на радостях — еле водой отлили. И уж потом на день один не пожелала с сыном расставаться. Весь путь до Москвы государь на коне у оконца каптаны ехал — матушке нарадоваться не мог. Вместе с царицей и прислуга ее
Еще рассказал посол о венчании на царство — великом празднестве для всего государства Московского. Тут уж и все бояре в государе царевича малого признали, по выходе из собора золотом осыпали — на счастливое царствование.
А теперь, мол, для полного благополучия не хватает московскому государю только супруги — род свой царский продолжить, подданных наследниками законными обнадежить, от смуты и неустройства на будущее державу избавить.
Доволен остался король Зигмунт беседой с послом. Велел дьяка думного Афанасия Власьева со всяческим почетом до дому проводить. Кушаний со своего стола начал что ни день присылать, чтоб посла уважить.
На память мучеников и исповедников Гурия, Самона и Авива — 15 ноября должен был Афанасий Власьев с сенаторами и воеводами беседовать о порядке обручения царской невесты — не вышло. Захворал думный дьяк, а поляки засомневались: истинна ли болезнь его или для всяческих ухищрений придумана. Между тем срок приезда королевской невесты — Констанции Ракушанки приближался, и все боялись, как бы свадьба королевская не затмила царской, не лишила ее блеска и торжественности.
Иные говорили, что уклонился Власьев от переговоров в тот день, потому что почел его неблагоприятным. Известно, мученики Гурий, Самон и Авив — покровители замужних женщин, защитники их от неправых мужей. Вспоминали историю девицы Евфимии из Едессы, на которой женился некий гот, скрыв, что уже имеет на родине законную супругу. Так что пришлось Евфимии стать рабой этой супруги, а родив сына, потерять его, потому что отравила его госпожа, возревновав к мужу. Тем же ядом Евфимия убила свою соперницу и должна была быть живьем замурована в склепе вместе с ее телом. И только святые мученики спасли несчастливую мать, а виновника ее страданий определили на казнь.
Зато на мученика Платона — 18 ноября прибыл на аудиенцию к королю Зигмунту и от имени государя Московского стал приглашать его приехать на будущую царскую свадьбу в Москву. От поездки король наотрез отказался. Зато согласился присутствовать на торжественном обручении в Кракове, где послу предстояло выступать заместителем царя Дмитрия Ивановича.
А на следующий день — на память преподобных Варлаама и Иоасафа, царевича Индийского, и отца его Авенира царя — прибыла наконец в Краков сама царская невеста в сопровождении матери.
Не первый раз пришлось думному дьяку слышать — хворает супруга Юрия Мнишка. Часто хворает. Вот и тут — еле довезли ее до Кракова. Из возка на руках вынесли. На руках и в спальню пронесли. А что если и воеводзинка ту же кровь переймет, никакой радости супружеской государю не доставит? Да что там радость — наследника не родит, смуте тем самым московской конца не положит? С кем посоветуешься? Что изменить сможешь?
Одно только складно получилось — исхитрился Афанасий Власьев хоть издалека увидеть царскую невесту. Не показалась девица послу, ох не показалась! Росточку малого — как раз государю под стать. Тоненькая что твоя былиночка. Личико худое. Длинное. Лоб высокий. Волосы негустые, разве что искусством каким взбитые да мастерски уложенные. На щеках ни
О чем толковать, когда на Рынке работы строительные полным ходом идут, решено было стены пробить и объединить три соседних дома: Мнишков с Фирлеями и банкиром Монтелуппи. Иначе ни гостям не поместиться, ни торжества настоящего устроить. У Фирлеев часовню устроили, где епископ Бернат Мачиевский должен был обряд обручения совершить вместе с двумя прелатами и множеством низшего духовенства, все в самых дорогих облачениях, шитых жемчугом.
Знала. Все знала. Такое — один раз и на всю жизнь. Непонятную. Новую. В стране, откуда не будет возврата. Не будет! Русские царицы за границы не ездят, а захочет ли царь принять жениных родителей, позволит ли король Зигмунт им в Москву выехать, неизвестно. Отец сказал, не надейся.
Еще сказал: царство такого стоит. Мечтала стать всех выше. Мечтала о богатстве, славе. Все у твоих ног, остальным поступиться придется. Ни милости, ни снисхождения тебе не будет.
Пугал? Нет, о ней же думал. Чтобы с силами собралась, чтобы на одну себя рассчитывать стала.
Предупредил: король тебя советами, указами не оставит. Ничьей воле не подчиняйся. О себе думай. И о семье. Братья подрастут — в Париже выучатся, к себе возьмешь, на высокие должности государственные назначишь. Со своими легче станет — не предадут, хотя…
Замолчал. Догадалась, всякое в жизни бывало. Главное — богатства копи. О себе отдельно от мужа заботься. Что удастся, в отцовский дом отсылай. Здесь надежней. Если что…
Надежней… Решила няньку, пестунку свою, с собой забрать. Хоть один челрвек о ней самой подумает. Или тоже «нет»? И думать не надо!
Матушка совсем плоха. Как ни силилась, встать не смогла — чтобы в обручении участие принять, подарки, как положено, именем невесты забрать. Как ни просила — только рукой махнула: оставь, цуречко, вряд ли свидимся. Сама свое счастье вымолила, сама им и пользуйся.
На свадьбах принято желать: совет да любовь. Матушка даже на ложе приподнялась: так то у холопов — не у нас, высокородных, не у нас! Нам привыкать надо. Себя унимать. Сама видишь, как я…
И что тебе за то пришло, матечко? Сказать не сказала — про себя подумала. Как белого воску свеча, прозрачная стала. В губах ни кровинки. Благословить — силы нету руку поднять. «Марыню! Цуречко моя! Наиукоханьша моя… Пусть пан Бог тебя в своей опеке имеет. Пусть здоровья и сил не лишает… Пусть…» Голову на подушки откинула. Веки сами закрылись.
Жалко. Еще как жалко. Но ведь у каждого своя жизнь. Проживать ее самому надо. Вот епископу и прелату одеяния фиолетовые решено одеть. Это почему же? Почему не алые? Узнать надо. Поспешить. Может, для того, чтобы перед королем унизить?
Отец рассказал: на аудиенцию королевскую посол Власьев на 200 конях прибыл. Что Рынок — улицы соседние запрудили! Одежды на после королю не снились. Будто бы не всякий в них устоять может от множества драгоценных каменьев, тканей парчовых, атласов да бархатов. В часовню в доме Монтелушш прошел — посла уже там его королевское величество, королевна Анна шведская и королевич Владислав ждали. Посол Власьев, по русскому обычаю, королю Зигмунту поклонился, а тот и шапки не снял, не пошевелился. Зато королевич Владислав шапку скинул. Посол недоволен остался: раз представлял он царскую персону, значит, и наш король поклон ему отвесить должен был. Прав, прав посол: должен был!