Марион Фай
Шрифт:
— Отцу гораздо лучше, — сказал он; но мачеха только покачала головой, так что ему пришлось возобновить разговор.
— Это говорит доктор Спайсер.
— Не думаю, чтоб мистер Спайсер много в этом смыслил.
— Отец сам это находит.
— Он никогда не говорит мне, что он находит. Он почти никогда не говорит со мной.
— Ему не под силу много разговаривать.
— Он по целым часам беседует с мистером Робертсом. Итак… я должна вас поздравить.
Это было сказано тоном, очевидно
— Не знаю, — сказал Гэмпстед, с улыбкой.
— Полагаю, что слухи насчет молодой квакерши справедливы?
— Не могу вам на это ответить, не зная, что вы, собственно, слышали. Поздравления пока неуместны, так как молодая особа не приняла моего предложения. — Маркиза недоверчиво рассмеялась легким принужденным смехом, в котором недоверие было искренне. — Могу только сказать вам, что это так.
— Вы, без сомнения, снова попытаетесь?
— Без сомнения.
— Молодые девушки, в ее условиях, вообще не склонны упорствовать в таком суровом решении. Быть может, и можно предположить, что она наконец уступит.
— Не могу взять на себя ответить на это, лэди Кинсбёри. Вопрос этот из тех, о которых я не особенно охотно толкую. Но раз, что вы спросили меня, я счел лучшим просто сообщить вам факты.
— Чрезвычайно вам обязана. Отец молодой особы…
— Отец молодой особы — клерк, в торговой конторе, в Сити.
— Это я слышала — и квакер?
— И квакер.
— Он, кажется, живет в Галловэе?
— Совершенно верно.
— В одной улице с тем молодым человеком, которого Фанни угодно было выискать?
— Марион Фай, с отцом, живут в Галловэе, Парадиз-Роу, № 17, а Гэмпстед Роден и Джордж Роден в № 10.
— Так. Из этого мы можем заключить, как вы познакомились с мисс Фай.
— Не думаю. Но если желаете знать, могу сообщить вам, что в первый раз видел мисс Фай в доме мистрисс Роден.
— Я так и думала.
Гэмпстед начал этот разговор в самом добродушном настроении; но постепенно у него являлся все более и более вызывающий тон, естественное последствие ее лаконических изречений. Презрение всегда вызывало в нем так же презрение, как насмешка насмешку.
— Не знаю, почему вам угодно было это предположить, но оно так. Ни Джордж Роден, ни сестра моя тут не при чем. Мисс Фай — приятельница мистрисс Роден, и мистрисс Роден представила меня молодой особе.
— Право, мы все чрезвычайно ей признательны.
— Во всяком случае, я-то ей благодарен, или, вернее, «буду», если, наконец, буду иметь успех.
— Бедненькие! Очень будет жалко, если и вы будете несчастны в любви.
— Пора мне с вами проститься, милэди, — сказал он вставая, чтоб раскланяться с ней.
— Вы ничего не сказали мне о Фанни.
— Не думаю, чтоб я имел что-нибудь сказать.
— Может
— Едва ли.
— Благодаря тому, что ей не позволяют видеться с ним. — В этих словах звучало полное недоверие. Ему стало досадно. — Вам должно быть очень трудно разлучать их, так как они так близко.
— Во всяком случае, задача эта оказалась мне не под силу.
— Неужели?
— Они виделись вчера.
— Вот как? Едва вы успели отвернуться?
— Он уезжал за границу и приехал проститься; она написала мне об этом. О себе я ничего не говорю, леди Кинсбёри; но не думаю, чтоб вы могли себе представить, насколько она честна, — так же, как и он.
— Это ваше понятие о честности?
— Это мое понятие о честности, леди Кинсбёри; боюсь, как я уже сказал, что не в состоянии объяснить вам это. Я никогда не имел намерения обманывать вас, так же как она.
— А я думала, что обещание… обещание, — сказала она.
С этим он оставил ее, не удостоив дальнейшим ответом. В эту ночь он возвратился в Лондон, с грустным сознанием в сердце, что поездка его в Траффорд явному не принесла пользы.
VI. Люблю!
Лорд Гэмпстед попал к себе домой часам к шести утра, и, проведя в дороге две ночи из трех, позволил себе завтракать в постели. Сестра застала его за этим занятием; она, по-видимому, очень раскаивалась к своем проступке, но готова была и защищаться, если б он оказался слишком строгим к ней.
— Конечно, мне очень жаль после всего, что ты говорил. Но не знаю, право, что мне оставалось делать. Оно показалось бы так странно.
— Неприятно — и только.
— Неужели оно так особенно неприятно, Джон?
— Мне, конечно, пришлось сказать им.
— Папа сердился?
— Он сказал только, что если тебе угодно так себя дурачить, он ничего для тебя не сделает в денежном отношении.
— Джордж об этом нисколько не заботится.
— Людям, как тебе известно, надо есть.
— Это не составило бы никакой разницы ни для него, ни для меня. Мы должны ждать, вот и все. Не думаю, чтоб для меня было несчастием ждать до самой смерти, если б только он также согласился ждать. Но папа очень сердился?
— Не то чтоб уж очень, а сердился. Я вынужден был сказать ему; но как можно меньше распространялся, так как он болен. Одна наша добрая знакомая была очень не мила.
— Ты сказал ей?
— Я решил сказать ей, чтоб она не могла после на меня накинуться и сказать, что я ее обманул. Я, точно, дал слово отцу.
— О, Джон, мне так жаль.
— Нечего плакат о том, чего поправить нельзя. Обещание, данное отцу, она конечно сочла бы обещанием данным ей, и бросала бы мне его в лицо.