Мария Федоровна
Шрифт:
Вечером же был изысканный бал в особняке английского посла в Петербурге (1864–1871) лорда Эндрю Бьюкенена, куда съехалась почти вся Императорская Фамилия. Такого собрания эти стены еще не видели. Распоряжался принц Уэльский. Облаченный в шотландский национальный костюм, по отзыву одного из русских министров, имевшему «внушительный вид и величественные манеры», он уделял Цесаревне повышенное внимание. Они успели немного поговорить и, конечно же, вспомнили тосковавшую в Лондоне Алике.
Бал продолжался всю ночь, и Мария Федоровна, по словам мужа, «была как сумасшедшая». Она танцевала и танцевала почти без перерыва, много смеялась и была необычайно хороша. Но это не радовало Александра, по временам испытывавшего приступы необъяснимой
Ее поведение ему начинало казаться неприличным. На следующий день состоялось объяснение. Минни со слезами на глазах просила сказать, в чем именно виновата, но муж лишь повторял, что она вела себя неподобающим образом.
Но что она могла сделать; ей так нравились танцы, ее ведь все время приглашали, и не могла же она отказать Царю, послу Ее Величества, Берти, наконец. Александр исполнил с ней лишь один танец — кадриль, а затем вообще ушел из зала, и она его долго не видела. Ему же нравится сидеть с мужчинами, курить, вести длинные разговоры на эти скучные политические темы; она ведь его не упрекает, а почему ей отказано в самом малом? Они любили друг друга и не умели долго сердиться. Все закончилось поцелуями и уверениями в вечной любви.
Послесвадебные торжества, этот мучительный для Цесаревича и приятный Цесаревне праздник, завершился 21 ноября. Провожали гостей: уехал прусский кронпринц, князья, герцоги, принцы. Еще 17-го отбывал Наследник Английского Престола. Днем Цесаревич и Цесаревна поехали прощаться.
Апартаменты Берти помещались в Зимнем Дворце, в России к нему относились подчеркнуто уважительно. Это был первый визит в Россию Принца Уэльского, ставший возможным лишь благодаря брачной партии Наследника Русской Короны. Неоднократно принца неофициально посещал Император Александр И, обсуждавший некоторые деликатные вопросы сложных межгосударственных отношений между Англией и Россией. «Друг юности» Королевы Виктории ненавязчиво объяснял будущему Королю смысл русской политики на Востоке, не направленной против Британии.
Однако в Лондоне все еще преобладали резкие антирусские настроения, выразителем которых в 60-е годы являлся министр финансов, а затем премьер-министр Бенджамин Дизраэли (1804–1881), считавший, что «Россия непрерывно усиливается. Катится как снежная лавина к границам Афганистана и Индии и представляет собой величайшую опасность, какая только может существовать для Британской империи».
Представления своего министра разделяла и хозяйка Букингемского Дворца. Еще свежи были в памяти перипетии Крымской войны. Все помнили, что Ее Величество тогда совершило невероятное: на своей яхте провожала «до последнего маяка» британскую эскадру, отправлявшуюся воевать с русскими, продемонстрировав всему миру, что это и личная война Королевы. Эта «вечная вдова» (она сорок лет не снимала траур по своему обожаемому мужу) принципиально не изменила своих взглядов и потом.
Старший же сын Королевы не был так категоричен. Это была открытая и незлобивая натура, человек, которого бы в России назвали «добрым малым». Любил жизнь, умел ценить красоту и неоднократно испытывал на себе сокрушительное воздействие запретных, но таких сладостных мирских соблазнов. Он проникся симпатией к Царю, а с Цесаревичем быстро установились самые дружеские отношения.
В тени матери-повелительницы Принц Уэльский часто чувствовал себя неуютно и с радостью уезжал на длительные охоты в самые глухие уголки Шотландии или же, при первой возможности, вообще покидал пределы Британии. Он прибыл в Россию по собственной инициативе, по настоятельной просьбе Александры, считавшей, что нельзя не присутствовать, когда «решается счастье Минночки».
Альберту-Эдуарду понравился Петербург. Он и не думал, что в столице далекой Империи все так величественно, что здесь такое утонченное общество и так много красоты и настоящего, просто
Принц Уэльский избавится от антирусских предубеждений, и когда станет Королем, то будет содействовать тому, что было немыслимо при Виктории: заключению союзного договора с Россией. Смело можно считать, что первый камень в монументальное здание будущей Антанты, возникшей накануне Первой мировой войны, был заложен осенью 1866 года, когда Наследник Английской Короны породнился и подружился с Царской Семьей. Ему не хотелось покидать гостеприимных хозяев. Берти был печален и не скрывал грусти. С Минни и Александром простились самым сердечным образом.
Вскоре уехал и Фредерик, и для Марии Федоровны началась трудная повседневность. Почти каждый день уроки по русскому языку, русской истории, праву, Закону Божьему, музыке и любимые занятия по рисованию с художниками Кюндингером, Племацци и Боголюбовым.
Но больше всего сложностей возникало при вживании в среду Императорской Фамилии. Нет, всему, что полагалось по протоколу, Цесаревна научилась быстро; тут все шло без особых осложнений. Тяжелей давалось постижение нравов и психологии, писанной, но особенно незримой субординации, сложных хитросплетений симпатий и антипатий в небольшом, но своеобразном династическом сообществе. Здесь существовали разные характеры, удивительные типы, признанные и непризнанные лидеры, любовь и неприязнь которых многое определяло.
Датская Принцесса сразу же оказалась в центре внимания Императорской Фамилии, некоторые представители которой захотели стать наставниками, а если удастся, то и поводырями Цесаревны. Дочь Датского Короля казалась такой «простушкой», и у некоторых невольно возникало предположение, что ей при желании можно легко управлять. Но это впечатление было обманчивым.
Она немало ошибалась в жизни, порой доверялась суждениям недобросовестных людей, но никогда не была никем управляема, кроме своего мужа. Одному ему она подчинялась, лишь ему она всецело доверяла, только на него полностью полагалась. С другими было значительно сложней. В первые годы порой возникали щекотливые ситуации.
Ко времени прибытия Дагмар в Россию в столичном высшем обществе было несколько влиятельных неофициальных центров, во главе которых стояли хозяйки аристократических салонов. Время было переломное, переходное, перемежавшее на каждом шагу и «вчера», и «завтра».
Все еще блистал салон Великой княгини Елены Павловны. Здесь господствовали идеи и вкусы времен скончавшегося Императора Николая Павловича. Княгиня Елена славилась своим вольнодумством, знанием новейших европейских течений в искусстве и литературе. Похоронив в 1849 году своего мужа — Великого князя Михаила Павловича (брата Николая I), вдова целиком отдалась «общественному служению». Она основала Крестовоздвиженскую общину сестер милосердия в Петербурге и Русское музыкальное общество, патронировала другие начинания. В ее салоне не стесняясь критиковали крепостное право, а сама княгиня освободила своих крепостных от юридической зависимости еще в 1856 году, за пять лет до официального упразднения этой архаичной социальной системы.
Когда-то она славилась своей красотой, но это было так давно, что в 60-е годы лишь самые древние старцы могли припомнить те баснословные времена (родилась в 1806 году). Но широта взглядов и европейская утонченность вкусов не мешали Елене Павловне быть не только законодательницей мод, но и источником самых нелепых сплетен и неуместных откровений о жизни членов Императорской Фамилии. Когда молодая Цесаревна оказалась у «тети Елены» в гостях одна, то та не поскупилась. На бедную Минни был обрушен шквал подробностей и скандальных деталей поведения и того Великого князя, и этого. Бедная Цесаревна не знала, как себя вести, что говорить в этой ситуации и, кое-как выдержав приличествующий срок, отбыла домой с головной болью.