Мария Каллас
Шрифт:
Так же, как и воспоминания Джулини и Висконти, записи Легге показывают, что Мария Каллас оказалась в нужное время в нужном месте. Ситуация изменилась, когда она стала мировой звездой и вырвалась из строгого художественного мира равноценных по таланту режиссеров и продюсеров, которые одни только и могли обеспечить климат для процветания ее мастерства и выразительной силы. С началом схождения к званию знаменитейшей женщины планеты совпали и первые признаки спада в ее творчестве. Как будто в это время шла инкубация. Затем последовала серия нервных срывов и ощущение изнеможения. Первые большие скандалы разразились в результате отмены одного из представлений "Сомнамбулы" на гастролях "Ла Скала" в Эдинбурге в августе 1957 года и особенно после срыва "Нормы" в Риме в январе 1958-го: в соответствии с масштабом ее славы, эти происшествия были раздуты до размеров страшных скандалов. Упадок проявился и в том, что с конца 50-х
Это было время, когда оперная жизнь начинала вырождаться в оперное дело и разлагаться. Следствием этого стали гала-концерты и звезды, очень мало репетировавшие и слишком угождавшие внешнему миру, навязывавшие театрам постановки произведений, которые только что взяли в руки или абы как просмотрели. Между подобным превращением музыкальной жизни в рынок сбыта и угасанием той великой кометы, что почти десять лет освещала оперное небо, нет причинной связи. Мария Каллас поглотила саму себя, подобно свече, зажженной с обоих концов: "Светом станет все, к чему я ни прикоснусь, пеплом — все, что я оставлю, ведь я — это пламя".
Однако ее конец был символичен, так как ее время прошло. Как бы она жила, как бы пела в этом распадающемся мире?
Глава 5
Годы учения
Учитель пения должен обладать тремя способностями и тремя способами слушать своих учеников: он должен слышать их такими, какие они есть, какими могли бы быть и какими быть должны... Он должен развивать их разум, как и их тело. Он должен помогать им выявить свой характер. И он должен пробудить в них жажду прекрасного.
Джованни Баттиста Ламперти
Украденное детство?
Старые газеты - превосходная школа суетности всего сущего.
Роберт Музиль
В конечном итоге единственно важным оказывается количество правдивого во лжи.
Томас Бернхард
По мнению британского писателя Томаса Карлайла, задача биографической литературы состоит в "heroe-worship" - в поклонении герою, в преклонении перед гением, величием, бессмертием. Частная жизнь второстепенна. Авторы некоторых биографических работ о Марии Каллас воспользовались ее известностью, чтобы составить из личных, интимных подробностей ее жизни так называемую психограмму. О связи певицы с греческим предпринимателем Аристотелем Онассисом написано больше, чем о шестистах ее спектаклей, о скандалах - больше, чем о ее достижениях в искусстве. Раздобыть новые детали уже невозможно, гораздо важнее отсортировать маловажные. Это нужно не для того, чтобы окружить туманным ореолом певицу и стилизовать личность: просто только таким образом можно понять феномен Каллас и его место в истории оперы. Вальтер Легге пошел по этому пути, и от его описаний веет смесью восторга и холодности. "О ее несчастливом детстве написано больше чем достаточно, — утверждает он в своем очерке "Божественная", - о вечно ссорящихся родителях, о близорукости, лишнем весе и недостатке внимания, но почему-то никому не пришло в голову проследить, как все это отразилось на ее карьере и характере. У Каллас был чудовищный комплекс неполноценности. Именно он скрывался за ее непомерным честолюбием, непреклонной волей, необычайной эгоцентричностью и неутолимой жаждой славы. Она стремилась достичь полного совершенства в любой сфере своей жизни и работы. Когда я впервые обратил на нее внимание — за год или за два до нашей первой встречи, - она была громоздкой, на ней топорщилось бесформенное твидовое пальто, а походка напоминала неуверенные шаги моряка, впервые сошедшего на берег после долгих месяцев, проведенных в открытом море. Впервые встретившись с ней, я был неприятно удивлен ее чудовищным нью-йоркским говором... Ей понадобилось всего несколько месяцев, чтобы начать говорить на "королевском английском", как его называли англичане, пока его не истребило Би-Би-Си. Кроме того, она обнаружила отличные языковые способности и в скором времени уже хорошо говорила по-французски и по-итальянски. В результате строгой диеты она похудела со 180 до 126 фунтов и стала одной из самых элегантных дам Милана. Ее квартиры
Что за ловкий ход, предотвративший опасность углубления в психологический экскурс наподобие тех, которыми изобилует массовая биографическая литература о Каллас! Когда речь идет о творческом пути певицы, отказ от сплетен не освобождает от обязанности "все видеть, все наблюдать или, по меньшей мере, на все намекать", как гласит максима Сент-Бёва. Нельзя умалчивать о том, что она была не особенно приятна в общении, что, говоря словами Легге, которого и самого не назовешь слишком приятным, "могла быть мстительной, скандальной и злобной по отношению к людям, в которых видела соперников или просто не любила, причем без какой бы то ни было видимой причины. Она была неблагодарной: на протяжении нескольких лет отказывалась не только что работать, а даже разговаривать с Серафином, который имел неосторожность записать "Травиату" с Антониеттой Стеллой; между тем он оказан ей неоценимую помощь и способствовал взлету ее карьеры после дебюта в Италии".
Подобное поведение привычно объяснялось ее робостью и неуверенностью в себе, связанной с несчастливым детством. Третий ребенок Евангелии и Джорджа Калогеропулос, она родилась 3 декабря 1923 года в Нью-Йоркском госпитале на Пятой авеню и при крещении получила имя Сесилия София Анна Мария. Арианна Стасинопулос пишет, что Мария Каллас всегда справляла свой день рождения 2 декабря. Доктор Ланцунис, присутствовавший при родах, подтверждает эту дату. Ее мать называет 4 декабря. В школьных записях значится 3 декабря.
21 августа того же года, после смерти трехлетнего сына, родители Марии эмигрировали из Афин в США. В книге "Моя дочь Мария Каллас" мать певицы рассказывает, что "молила Бога дать ей другого сына взамен умершего Василия, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся в сердце". После родов она была горько разочарована и согласилась посмотреть на дочь "лишь спустя четыре дня". Но взгляд черных глазок ребенка, словно спрашивавший: "Мама, почему ты меня не любишь?", — пробудил материнскую любовь в ее сердце.
Материальное положение семейства ухудшилось. Аптекарь Джордж Калогеропулос, относительно удачливый в Афинах, оказался вынужден зарабатывать на жизнь, работая коммивояжером по продаже парфюмерных и аптекарских товаров. Его жена настаивала на том, чтобы дать дочерям музыкальное образование, а ему это казалось бессмысленной тратой денег перед лицом экономической депрессии. Евангелия рассказывает, что Мария уже в четыре года с восторгом внимала звукам домашней пианолы. Слушая купленные матерью пластинки с записями "Фауста", "Миньоны" и "Лючии ди Ламмермур", обе девочки восхищались голосом Розы Понсель и подпевали ей. От Евангелии пошла и легенда, будто в один прекрасный день семья слушала трансляцию "Лючии ди Ламмермур" из "Метрополитен Опера", и когда певица заглавной партии допустила ошибку в сцене безумия, Мария вознегодовала и воскликнула, что она спела бы лучше.
Уроки игры на фортепьяно Мария брала с восьми лет. Благодаря этому она уже взрослой певицей не нуждалась в аккомпаниаторе, когда разучивала партии. В десять лет пела арии из "Кармен", и, говорят, прохожие останавливались под окнами послушать, когда она пела "Ла Палома" и другие песни. На конкурсе, организованном "Мьючуа Радио Нетворк", она получила приз - часы Булова. Это послужило толчком к участию в бесчисленных конкурсах, на которых она оказывалась благодаря тщеславию матери, видевшей в обеих дочерях вундеркиндов. Позже Мария Каллас горько жаловалась на то, что мать лишила ее детства: "Это должно быть запрещено законом. Я чувствовала себя любимой, только когда пела". Еще большие страдания причиняли ей полнота и крайняя близорукость: "Моя сестра Джеки была красивой девушкой, а я была жирная, вся в прыщах и развита не по годам. Я чувствовала себя глубоко несчастной, настоящим гадким утенком".
В коние 1937 года мать решила вернуться в Грецию вместе с обеими дочерьми. Она была убеждена, что только в Афинах Мария сможет получить подобающее вокальное образование. Джордж Калогеропулос, ставший в Америке Калласом, согласился. Через несколько дней после окончания восьмого класса Мария с матерью и сестрой взошли на борт корабля "Сатурния". Во время путешествия она развлекала капитана и пассажиров тем, что пела "Ла Палома" и "Аве Мария", а под конец исполнила хабанеру из "Кармен" Визе. Рассказывают, что на последней фразе, "Prends garde a tot", она вынула из вазы гвоздику и бросила капитану.