Мария

Сергеев Иннокентий

– Два года назад, - сказал я.
– Но это несущественно. За те двадцать лет, что я ее знаю, она нисколько не изменилась.

– Она не меняется!

А я сказал: "Кончится тем, что я выйду с ней, и мне будут говорить: "Какая у вас взрослая дочь!"

– За мужа меня уже принимали.

– Кончится тем, что мне скажут то же самое.

– Ну, не говори так. Ты выглядишь чудесно.

– Стараюсь, - сказала она.

Я поднес ей янтарное колье. Она сначала сказала: "Ах! Обалденно".

И стала

любоваться им, а потом сказала: "Нет. Я не могу".

А я сказал: "Можешь не отворачиваться. Я же вижу".

– Как я объясню, откуда?

Всех моих денег не хватит на такое.

– Чепуха. Скажешь, что это позолота, а янтарь искусственный.

Я подпрыгнул и сорвал гроздь рябины. Горькая. Ее мучили сомнения, но соблазн пересилил. Она надела и сказала: "В таком страшно на улицу выйти".

Я попросил ее сделать прическу на древнеегипетский манер. Она сказала: "Что за фантазии".

Но сделала. Ей очень идет. Как Элизабет Тэйлор. У нее красивый разрез глаз, не нужно даже дорисовывать. И длинные ресницы.

Она прикрыла их, потом раскрыла и сказала: "Сколько же такое стоит?"

Я отшутился. Она сказала, что знает, сколько. Я сказал, что сейчас обижусь. Она отступилась. Я стал рассказывать ей про шумеров.

Она уехала.

Мы договорились, что я приеду в ноябре. В крайнем случае, в декабре. Обязательно.

Она спросила, чем я занимаюсь. Я объяснил.

– У нас это было бы, наверное, трудно.

– А иначе почему я торчу в этом городе.

– Тебе не нравится здесь?

– Я здесь живу.

Знаешь, жить в городе и хаять его, это... непорядочно что ли. Мы же не ублюдки какие-нибудь. Так что лучше ничего не буду говорить.

Она сказала: "Ты добился успеха".

– Ну что ты, - сказал я.
– Успех, это когда перспектива.

Сейчас, сама знаешь, какое время. Все крутятся. Никто не знает, что будет завтра. Какие уж тут перспективы.

– А ты?

– А я не думаю об этом. Себя не переживешь.

– У тебя хорошая отговорка.

– Не единственная.

Она уехала. Я едва не заскулил. Возвращаться не хотелось, и весь оставшийся день я слонялся по паркам.

А потом пришел домой и стал разбирать письма.

Выдержки из переписки. Май 1989 г.
– июнь 1990 г.

Из письма к Марии, 30. 05. 89 г.

Мессалина.

Все кончено, нет больше силы

Размеренно дышать,

Так хочется разбиться, милый,

О блядскую кровать.

Покоя нет, есть только смута

И ночь без масок дня,

Нет века, лишь одна минута

Бездонного огня,

Покоя нет, и в круговерти

Мученья не избыть,

Скажи, к чему бояться смерти,

Когда тебе не жить?

Всегда найдутся легионы,

Найдется нож и яд,

Имперской власти пантеоны

Над пропастью парят.

Один лишь шаг,

не бойся, падай

К началу всех начал,

Крушенье - вот твоя награда,

Когда не устоял,

И кончено. Нет больше силы

Размеренно дышать,

Так хочется разбиться, милый,

О блядскую кровать.

Из письма к Марии, 28. 06. 89 г.

"Я начинаю много писать. Если это не трудно для тебя, передай с кем-нибудь мою печатную машинку. Я встречу поезд.

Я мог бы взять в прокат, но я очень зажат с деньгами".

Из письма Марии, 04. 07. 89 г.

"Высылаю тебе машинку и деньги. Ты поросенок. Почему сразу же не написал, что на мели? Теперь-то я буду бдительнее".

Из письма к Марии 07. 07. 89 г.

"Я хочу всего лишь очистить великое учение Христа от накипи предрассудков, которая напластовалась на него... Открывать человеку возможности для его развития, а не закрывать их, не сковывать его гений... Не голос догмы, но живой голос собственного призвания. Это путь любви, наслаждения, совершенного удовлетворения от жизни".

Из письма Марии, 16. 07. 89 г.

"Мне нелегко вести с тобой философскую дискуссию. Твои познания не сравнить с моими, но мне не нравится, когда ты говоришь "новое". Когда говорят, что это что-то новое, то обычно отзываются с презрением ко всему "старому". Ты не думаешь, что создаешь всего лишь новый тип Сверхчеловека?"

Из письма к Марии, 26. 07. 89 г.

"Наверное, я не совсем удачно сформулировал свои мысли, и ты не совсем верно меня поняла. Я вовсе не утверждаю, что благо - это то, чего еще никто не видел и не знал, то, чего еще не было на свете. Я вовсе не собираюсь называть шесть тысячелетий земной цивилизации средневековьем, боже упаси. Напротив, я утверждаю, что гений не только существовал во все времена, но и был всегда единственным двигателем подлинного прогресса. Но не нужно брать за образец для подражания Рафаэля или Бетховена. Нельзя быть таким, какими были они, гений не имеет аналогов, он неповторим, и чтобы следовать тому же пути, что и Леонардо или Моцарт, или Гершвин, не нужно пытаться копировать их, нужно идти своим путем, единственным праведным, чтобы быть столь же гениальным.

У нас на полке стоит книжка про Гершвина. Открой ее и найди эпизод, где Гершвин просит Равеля, чтобы тот давал ему уроки. Равель отвечает: "Будьте первосортным Гершвином. Зачем вам быть второсортным Равелем?"

Китайцы выразились еще категоричнее: "Встретишь Будду, убей Будду".

Из письма Марии, 03. 08. 89 г.

"Ты очень подробно пытаешься растолковать мне свои позиции. Но ведь нам достаточно просто поговорить, правда? Если ты берешься за серьезное дело, тебе следует экономнее расходовать свои силы и не перегружать себя. Ты знаешь, я никогда не обвиню тебя в высокомерии, а потому прошу тебя, береги себя".