Мария

Сергеев Иннокентий

– Мне же нужно отметить прибытие!

Я сказал: "И отметим".

Она говорила: "Я не узнаю тебя".

И тут же говорила: "Ты весь в этом".

Противоречила себе на каждом шагу.

Я упрямился, не хотел ее отпускать. Она сказала: "Я ненадолго".

Я хотел пошутить, но понял, что уже устал смеяться, и сказал: "Ладно. Только ненадолго".

Когда она вернулась, мы поехали гулять за город.

Была осень, первые солнечные дни. Как оказалось, они же последние. Осень,

она всегда вспоминается одинаково. И были ее запахи, желтые листья. И последний запах лета - земли.

– Ты хорошо отдохнул за это время?
– спросила Лида.
– В прошлый раз ты выглядел усталым.

– Скажи лучше, слабым. Это было жестоко, бросать меня на целый год, пожаловался я.
– На полтора года!

Пожалей меня, скажи: "Ах ты бедняжка!"

– Ведь ты видишь, я добиваюсь этого.

Абсент, сигары, автомобили, столики на террасе кафе.

Я видел картину, я пытался разглядеть раму и уходил в темноту и

возвращался на свет, и тогда была помада губ, шаль и темные глаза,

много туши на ресницах.

Я подумал о балете, и тогда были арки, аллеи, багровые ковры и зеленый с малиновым. Женщина в малиновом платье держала в руке стакан абсента?

Смутно. Лиловые тени глаз.

Утро было тремя цветами: золотой, синий и белый.

Болезнь уходила из тела и волочила за собой длинный шлейф,

а в комнате был запах студеной свежести, - осенний сквозняк,

и я понял, что в парке холодно, и листья деревьев высохли.

И я подумал: "Сон сменялся сном, но не было пробуждения. Что это?"

А потом: "Грациозные птицы на стене замка, сухим плющом опутаны стены".

"Знамена ночного бала на утреннем сквозняке".

И еще: "Париж. Мост над Сеной".

Бонапарта не было, но Франция осталась. И я узнал ее. Ее белый и красный.

И небо.

А потом приехала Лида. Она спросила: "Это Донген?"

А я сказал: "Мне нравится, когда светло. Наверное, Бах чувствовал то же, когда услышал свою сюиту".

Лида попыталась напеть арию, сбилась. Эта?

– У тебя такая богемная обстановка, - сказала она.

Я сказал: "Потому что мебели нет?"

Она приглядывалась к корешкам книг, кассет, пластинок. Это, наверное, очень дорого, снимать квартиру?

– Дороже, чем год назад, - признался я.
– Цены здорово подскочили.

– Год назад, - сказала она тихо.

Душа ворковать отлетела на крыши, я слышу ее, но все тише,

это кровь перегоняет по трубам органа пальцев страсть ласк,

не пой, нет, напои, мне твой голос как воздух, пить хочу я, пить тебя с губ,

я был гипсовой куклой, лицо - алебастр, в глазницах небо, но это маска,

неба не было, только цвет, он здесь, стебель венчает

упругий,

хоботок бабочки ищет нектара сосать,

я не трогал струн, а хотел играть, пальцы были как сумерки сонны,

истомились струны, звука хотят, стона!

Гипс осыпался, вот мои пальцы, сожми их, крепче, сожги их

и роди меня плотью от плоти твоей, кровью от крови губ, звуком от стона струн...

– Ну, и так далее. Я ждал тебя сегодня и, сходя с ума от желания, написал эту безделицу. Между прочим, ты знаешь, кажется, я снова научился писать стихи.

– И снова подписываешься "Этьен"?

Так я подписывал стихи в детстве.

А потом Лида вспомнила про письма. Я просил Марию передать их мне.

Она передала.

В тот день она первый раз заговорила об отъезде. Я попросил ее, чтобы она не уезжала. Она сказала, что останется еще на неделю.

Мы приехали из ресторана. В комнате было темно.

Я смотрел на цветные полосы на потолке, - две красные и одну зеленую,отсветы неона с улицы.

Я сказал: "Оставайся совсем".

Она вздохнула, а потом сказала: "Ты это серьезно?"

Мы помолчали. На улице проезжали машины, тихий шум. Цветные полосы на потолке.

– Две недели - это одно, - сказала она.
– А день за днем, год за годом - совсем другое...

– Будь легкомысленной, - сказал я.
– Знаешь, как это приятно.

А потом сказал: "Зачем об этом думать? Себя не переживешь".

Она сказала: "Это верно."

– Но у меня семья. Муж.

Я промолчал.

Тогда она сказала: "Дети. Старшему уже девятый. Младшему шестой."

– Критический возраст, - сказал я.
– Когда мне было пять лет...

– Тебя называли "аленделончиком".

– А я говорил: "Я самый красивый мальчик в городе".

– Можно видеться чаще, - сказала Лида.
– Я могла бы приезжать два раза в год.

– Здорово ты меня утешила. Молодец.

Мы посмеялись, но легче не стало.

Я отпил из бокала и сказал: "Помнишь, как мы покупали шампанское?"

Она сказала: "Конечно, помню. Я обомлела, когда тебя увидела."

– А я обрадовался.

– Потому что я стояла ближе?

– Человек на десять, наверное. Или больше?

– Да, наверное.

– О чем мы с тобой говорили? Ведь так долго стояли.

– Ой, не помню. Обо всем?

– А потом ты отвезла меня домой на такси и отправилась на поиски подарка. Первую твою идею я перебил.

– Когда же это было?
– вспоминает она.

В восемьдесят первом. Девять лет прошло уже.

Мы повздыхали. Да, время летит.

И Лида сказала: "Поражаюсь я ей. Ты ведь видел ее".