Маршрут - 21
Шрифт:
— Ах ты сволочь!
Глухой удар.
— Заткнись. Научила сыночка своего стучать?
— Мразь, как ты смеешь!..
— Сгнил в земле с простреленной мордой, и ты сгниёшь, если рыпаться посмеешь. Я, б###ь десяток лет чалился, на нарах треть жизни промотал.
Оля тихонько вылезла из укрытия, сняла массивный засов с двери на улицу. Мужик орал всё громче.
— Мелкий гадёныш всю жизнь мне испортил. Е###ые краснопёрые моралисты. Отыгрался на нём, отыграюсь и на тебе!
— Не трогай!
— А-а-а! Псина вшивая, укусила! Я тебя загашу,
За стеной началась потасовка.
— Оля, мы должны ей помочь!
— Нельзя рисковать. Слезай и беги к танку, пока он не слышит.
— Оля, нельзя так!
— Быстрее, я помогу.
Тоня нехотя вылезла из укрытия, но и тут старые доски, как назло, оказались предательски громкими.
— Кто там?! — заорал бандит.
Елизавета закряхтела, кровать под ней издала пронзительный мерзкий скрип. Тоня выбежала на улицу — 57-ой находился в метрах двадцати от дома. В такой темени она нашла его по памяти.
— Хлеблом в подушку и не двигайся.
— Не уйдёшь, урод!
Оглушительный выстрел, за ним второй. В стене в пристройку появилась громадная дыра от пули двенадцатого калибра.
— С##а, чё же ты такая тупорылая. Такой материал попортил.
Мужик открыл дверь, в углу пряталась Оля со «Светой» в руках. Показался широкий, но невысокий силуэт, неостриженные волосы. Оля вскинула винтовку и направила ему в спину.
— Стоять!
Он засмеялся, без толики страха повернулся: — Убери ствол, не ври себе.
— Убийца!
Лица не было видно, лишь жиденькая бородка и лохмотья заместо одежды. Он поднял руку, уже хотел отвести ствол винтовки, как на него запрыгнул Кишка и вцепился в морду. Мужик истошно заорал.
— Глаз!
Он упал на пол, ударившись о печку головой. Кишка убежал на улицу, за ним сбежала и Оля, наступив бандиту на пузо всем весом, отчего того стошнило. Когтистый скрылся в неизвестном направлении.
— Тоня! Тоня! Где ты?! Тонь!
— Тут я! Беги сюда! — послышалось где-то справа.
Оля побежала напрямик, сквозь колючие кусты крыжовника и загребущие еловые ветви, уже хотела запрыгнуть, когда по броне срикошетили два патрона, пришлось прятаться за кормой. Все коленки ободраны, руки исцарапаны. Грязный приклад нагло упирался в бедро, теперь там будет синяк. Деревянное цевьё, кажется, превратилось в ежа. Сжимать его было очень больно, пальцы побледнели. Дождь не прекращал, громовые оскалы были оглушительнее пушечной канонады. Олю и Тоню ослепляли вспышки многочисленных молний, что ломаными путями достигали целей, раскалывая напополам даже вековые дубы. Оля прильнула спиной к броне, пытаясь отдышаться, к ней, вся зарёванная, обратилась Тоня.
— Ты в порядке?
— Ага, да. Да, жива.
Бандит ревел, как медведь. Очередной выстрел. Полуночное пространство рассекалось горячими болванками, как кисель. Таким тяжёлым стал воздух.
— Мелкие мрази! Черти, всех перебью!
— Оля, что делать?! Не лезть же под пули!
Мужик был в ярости, стрелял наобум, может, каждый третий дуплет попадал по танку. Дождавшись
— Огрызаетесь? Не заберёте! Ни тогда, ни сейчас не заберёте!
Корпус принял на себя очередной удар! Тонкие бронеплиты 57-го из танковой стали стойко держали удар — только краска отлетала! А Тоня всё всхлипывала.
— Где он?
— Да не знаю я! Сумасшедший он! — у Оли с языка слетело тихое бранное слово.
Прилетела ещё пара болванок, уже правее, Тоня вскрикнула. Оля сжала винтовку ещё сильнее, поймать нужную мысль из водоворота было крайне сложно. Небрежно, пачкаясь о жирную землю, она начала перебираться за другой борт, попутно пальнув куда-то в сторону дома. Бандит продолжал истошно орать и материться.
— Оля, помоги!
— Да не кричи же ты!
— Сволочи! Не дамся! Всех вас до последнего перебью! Всё забрали!
Руки ноют от ссадин. Тёплая кровь сочится из царапинок, тошнотворно обволакивая зудящую от ран кожу, пропитывая собой белоснежную изорванную рубашку. Ноги не слушаются, голени покрылись синяками, а связки верещат от малейшего движения.
Наконец выдохнув, Оля выглянула из-за танка. Вспышка молнии на мгновение осветила окровавленную морду. Глаз выцарапан, руки в грязи. Мужик был метрах в десяти, даже не прятался. Трясущимися руками она попыталась спугнуть его, быстро выстрелив четыре раза, но он продолжал заряжать обрез.
Мысль сжигала изнутри. Никакие обещания не в силах были выстроить преград перед самим фактом отнятия жизни, но всплывающие в голове картины размежёванных мозгов, вытекших голубеньких глаз, рваных светлых волос, вспоротых кишок и голых костей приводили в чувство. Ненависть к нерешительности вызывала закономерную ненависть к себе. Оля отползла ещё чуть дальше, за левый борт.
— Всего три осталось. Этого достаточно, но… — Оля нахмурила взгляд. — Мало.
Она немного высунулась из-за кормы, и тут её щёку обожгла пуля. Правое ухо облилось резкой болью и теплом, а вся шея омылась кровью, что стекала всё ниже: на грудь и живот. Теперь не только рукава, но и вся рубашка стала алого цвета, а чёрные волосы моментально окрасились в тёмно-бардовый. Деревья содрогнулись под криком. Оля спряталась, рукой держась за место, где ранее была мочка уха и здоровая щека. По касательной прошло, чудом не задев челюсть и артерии.
— Оля!
Послышалась пара выстрелов из ТТ, они были гораздо тише прочих, совсем не похожи на гром. Совершенно иная стихия, которая в этом месте была чужеродной, не должна была появляться. Тоня стреляла хаотично, но мужик взвыл. Кажется, попала куда-то.
Визг подруги и её смелость образумили Олю — она дала крови спокойно течь. Боль, запах и тепло давали то, чего раньше не было — ненависть к слабости. Дождавшись очередного выстрела, Оля вылезла и с полной уверенностью взяла мужчину в прицел. Увидеть его теперь было не сложно.