Маршрут - 21

Молотова Ульяна

И даже времена скитаний

Не смогут впредь нас разлучить!

Хочу от мира я немного —

Твою улыбку получить!»

— И не стыдно тебе? — шутливо возразила Оля, смущаясь всё больше.

— Нет, не стыдно! Нечего тут нос в воду опускать, даже если и виду не показываешь.

— Не буду. А стих хороший, красивый. Простенький, конечно, но на первый раз очень даже.

— Свой тогда расскажи.

— Не могу я так, он… Больно сентиментальный получился.

— Тогда дай мне, сама

прочту.

— Ладно уж, держи. Только не читай вслух, а то я сварюсь тут со стыда.

— И ничего не сваришься, хорошо получилось, я уверена.

Холодный пот окутал веки.

Мы шли по лестнице с тобой,

Оставшись вместе тут на веки.

Прогнивший мир стоял горой.

Металла скрип, гул механизмов,

И в вечности протяжный стон.

Мы будто сводка историзмов –

Протяжно красим моветон.

Мы потеряли, что нам близко,

Мы потеряли нужных нам.

И потеряв свет обелиска –

Мы потеряли счёт ночам.

Но заходя в ночную глушь,

Схватимся за руки с тобой -

Не разлучит и сотня стуж,

Не победит нас смерти вой!

И только делая шаги

Навстречу праведному счастью,

Понять мы сможем вопреки,

Что сделать cможем мы ненастью!

Наш крик сердец — разящий вопль!

Тепло обоих наших тел!

Но холод, в вечности живущий,

Рвёт души, словно огнестрел.

Но пусть ревёт и пусть рычит!

Мы предстоящий встретим бой,

И будет враг наш в прах разбит!

Мы выведем сознаний гной!

— Молчи, — сказала Оля и направилась к ручейку.

— Ты чего?

— Говорю же, сварюсь. И вообще, мешок захвати, может, испеклось уже.

Тоня свернула оба листочка на два раза и убрала в кармашек в юбке. Оля отложила уже догоревший валежник и осторожно сняла чугунный колпак, предварительно намотав на руки мешок толстым слоем. Как бы хотелось увидеть две пышные хлебные шапочки, будто кексы, но оттуда на девчонок глядели те же две жестяные пустые банки. Тесто поднялось самую малость, добравшись до края.

Оля постукала рукояткой ножа по баночке, из неё выпала немного нездорового, если так можно сказать в отношении хлеба, цвета булка. Но не подгоревшая, румяная чуток. И вторая булочка, точно такая же, как близняшка. Горяченные, с пылу с жару. Тоня, боясь носик свой обжечь, немного приблизилась к одной булочке и начала принюхиваться.

Оля приподняла брови: — Ну, чего?

— Эх, а тесто пахло лучше, — отстранившись от хлеба, ответила Тоня.

— Лучше? Да ну, смотри, даже приподнялось чутка, точно приготовилось!

— Попробуй, я же не говорю, что невкусно. Пахнет просто. Понимаешь. Не так.

— Не так у неё! Остыть должно сначала, тогда и попробую.

Вскипячённая вода, приняв незавидную судьбу, ждала участи, с серым видом поплёскиваясь в стакане и кружке

с ромашкой, которые уже приготовила Тоня. Оля же принялась за свежеиспечённое хлебобулочное изделие. Грудь выпячит, воздуха наберёт, щёки надует и начинает на булку эту интенсивно дуть, аж вена вспухла. Не удивительно, хлебу долго остывать, а попробовать плод собственного труда Оле уже было невтерпёж. Она жадно взялась за булку руками и чуть надломила её посередине. Мякиш рвался без энтузиазма, сильно плотный. Может, стоило сделать закваску. Оля знала, как её делать, просто это долго. Меньше муки, больше воды. Перемешиваешь, оставляешь на некоторое время в тёплом и тёмном месте, минимум на день. Начинается брожение. Потом добавляешь это всё в тесто, и на выходе получается пышный хлеб.

Тоня отломила крохотный кусочек и приложила к кончику языка: — Горчит немного. С сахаром, наверное, вкуснее бы было.

— Ага.

Оля была немногословной. Полностью доверившись самой себе она уверенно откусила немаленький кусок булки, начав пережёвывать.

— Ну что? Вкусно?

Набитым ртом: — А ты, попробуй, ничего так получился.

Вдруг для себя Оля почувствовала рвотный позыв, но подавила его.

Вкусный? Не очень-то и вкусный. Горчит и не слабо, но хоть соль спасет немного. Может зёрна сильно недозрелые или сорт такой, попортился от радиации. А почему вкусный? Всё равно ещё хочется. Может быть, потому что сама приготовила? Если так, потому что правда нравится или сама себя утешаю? Сейчас ещё и Тоня попробует, вот, уже в рот тянет. Она-то врать не будет.

— Ага, вкусный получился, — Тоня тоже болтала с набитым ртом.

Неужели и ей нравится? Правда же горький! Или сама на себя наговариваю? Да нет! Вот же, лицо корчит, потому что совсем невкусный. Обижать не хочет? А чего мне обижаться, сразу же говорила, что недозревшее всё.

Оля через силу протолкнула горьковатый комок себе в желудок, залив это всё полным стаканом воды: — Не мучай себя, я же пошутила. Не вышел хлеб у нас.

— Ну и пусть, главное, что съедобно и ты старалась.

— Куда ты, горький же! Живот потом заболит…

— Не заболит. Мы уже много дряни перепробовали.

Оля не смогла сдержать смех. Набитые хлебом щёки и корявый, небрежный от этого голосок делали из Тони своего рода наглого и толстенького шипящего ёжика.

— Прекрати! Подавишься ещё. И ничего мы такого не пробовали, к счастью.

— А вот и нет, — Тоня тоже с силой протолкнула комок в горло и запила.

— Не надо с набитым ртом говорить, некультурно. Хватай Кишку подмышки и поехали.

— Тебе самой-то понравилось? — Тоня поднимала постоянно сонного кота на ручки, когда тот, опробовав кусочек хлеба, отплёвывался от него.

— Да. Знаешь, порой надо отвлекаться, а то так и с ума сойти недолго.

Погода в Апреле иногда радует прохладою, иногда ветерок подует, умывая ей же, порой солнце слепит так, что хоть под землю прячься. Тепло. И ни души кругом. Будто весь мир, играющий красками и пейзажами, точно и бесповоротно теперь только твой и делать ты свободен всё, что только пожелаешь.