Мартин-Плейс
Шрифт:
Дэнни ответил, что они все погорячились. И просто надо про это забыть. А вообще-то во всем виноват Жестяной Заяц, прибавил он, оттаяв, и рассказал, что произошло.
Улыбаясь, Деннис почесал в затылке.
— Ну, этому нахалу не повредила бы хорошая затрещина. Да если на то пошло, то и самому Митфорду тоже, — он чуть было не назвал бакалейщика елейным скрягой («Надо бы им в церкви приглядывать, куда он собирает пожертвования: на блюдо или в свой карман»), но удержался. Кто его знает, что подумает мальчишка! А он уже достаточно напортил для одного вечера.
Оставшись один, Дэнни, в ушах которого еще звучал виноватый голос отца, вернулся к своим стихам.
10
Он стоял перед лавкой Митфорда, глядел на пыльные ряды банок, картонок и объявлений в витрине и время от времени посматривал на перекресток. Когда она показалась из-за угла, он пошел к ней навстречу.
Она, по-видимому, бежала и вся раскраснелась.
— Я опоздала, потому что сегодня мы обедали поздно.
Внезапно радость сковала его и сделала неуклюжим.
— Знаешь, Изер, я даже не думал, что ты придешь.
Ее глаза весело заблестели.
— А я никому ничего не сказала! — и с вызывающей откровенностью, которая еще больше поразила его, она добавила: — Я сказала, что иду к Мери Брюэр.
Ее поступок должен был бы польстить ему, но он почувствовал некоторую тревогу. Если ее мать узнает, Изер придется плохо, а ему было больно думать, что из-за него ее душевную ясность могут замутить, внушить ей, что она очень виновата.
Они пошли в парк и нашли свободную скамейку у пруда, где мальчишки пытались выудить из тины бог знает какие тайны. Изер сидела очень чинно, сложив руки на коленях, а он закинул ногу за ногу и оперся локтем на спинку скамьи.
— Когда я был мальчишкой, я катался тут на плоту, — сообщил он тоном старика, вновь посетившего места, где прошла его юность.
— Мальчикам живется веселей, чем девочкам, — заметила она. — Им больше можно. Почему я только но мальчик!
— Не жалей об этом, Изер. Как девочка ты куда симпатичней.
Изер улыбнулась.
— Конечно, быть девочкой кое в чем неплохо, — согласилась она. — Им, например, не обязательно надо работать, если только они не старые девы, правда?
— Да, — ответил он, обрадовавшись, что она достаточно взросла, чтобы правильно понять эту сторону женского бытия и точно указать всю меру его ответственности. — Но ты, во всяком случае, в старых девах не останешься.
Видимо, удовлетворенная этим заверением, она сообщила:
— Я в этом году уйду из школы. Мама хочет, чтобы я училась на портниху. Как ты думаешь, стоит этому учиться?
— Не знаю. Я спрошу сестру. Она то и дело покупает себе новые платья, так, может быть, она знает.
— Это ведь она ездит на задних сиденьях мотоциклов?
— Да, — ответил он,
Изер сморщила носик.
— Вот уж ни за что не поеду на мотоцикле! Они же такие грязные, такие шумные!
— Я куплю автомобиль. В автомобиле ты ведь будешь ездить?
Глаза Изер просияли.
— Ты думаешь, у тебя когда-нибудь будет машина, Дэнни?
— Ну еще бы! Когда я стану управляющим «Национального страхования».
Ему хотелось как-то облагородить слишком уж прозрачный в своей простоте разговор, но он не мог подобрать ключа к тому серьезному и настоящему, что должно было таиться в ней. Сухой лист, плавно скользя в неподвижном воздухе, опустился на дерн у скамьи, как символ их зыбкого, незрелого единения. Дэнни искал тему, которая могла бы оказаться интересной для них обоих, и, к собственному удивлению, ничего не мог найти — он как будто играл любимую вещь на беззвучном рояле. Он был влюблен в Изер, как и все эти месяцы, но это по-прежнему была любовь в пустоте. В конце концов он прервал молчание весьма конкретным и даже банальным предложением: а не съесть ли им мороженого?
Изер радостно кивнула и тотчас встала, одернув юбку. Они пошли по дорожке, их пальцы соприкоснулись и переплелись.
В кондитерской, полной стеклянных банок со сластями и дразнящих ароматов, Изер с любопытством принялась расспрашивать его о всевозможных мелочах его жизни. Пускают ли его одного из дома по вечерам? Нравилась ли ему школа? Трудно ли научиться бухгалтерскому делу? Пустота постепенно «заполнялась воздухом, и он начал дышать. Прежде Изер казалась ему более взрослой, более зрелой духовно, способной воспринять его заветные мысли и мечты с тем чутким пониманием, которого в ней пока еще не было. Он почувствовал, что понадобится время, прежде чем они узнают друг друга, прежде чем достигнут той стадии, когда он сможет показать ей свои стихи и они будут читать одни и те же книги, радоваться одним и тем же удовольствиям. Он не был общительным по натуре и поэтому не думал, что такая дружба может оказаться путами, тормозом в великолепной перспективе его будущего. Его влекла не широкая популярность, а только отношения, естественно возникающие из его деятельности и интересов. Хотя в «Национальном страховании» что-то общее у него нашлось только с одним пожилым клерком, Дэнни убеждал себя, что он просто еще не утвердился там по-настоящему.
До конца их прогулки он продолжал разыгрывать в ключе Изер различные вариации на ту же избитую тему, а она явно считала его замечательным и взрослым.
Изер огорчилась, когда он сказал, что им пора возвращаться.
— Как быстро прошло время! — пожаловалась она, когда они неторопливо шли по Глиб-роуд. — Ну ничего, мы же увидимся завтра в церкви, — и добавила, хихикнув: — Я никогда не помню ни слова из того, что говорит преподобный Рейди, а ты?
— Когда как, — и вновь Дэнни шарахнулся от возможности заговорить о вещах, лежащих за ее умственным горизонтом, как свет завтрашнего солнца.
А Изер продолжала, словно он упрекнул ее:
— Ну, так я постараюсь что-нибудь запомнить. Только когда он добирается до конца проповеди, в голове просто все уже перепутывается.
Разными путями они пришли к одинаковому выводу! Дэнни улыбнулся.
На углу Изер сказала:
— Отсюда я лучше пойду одна, Дэнни, — и спросила, потому что хотела слышать подтверждение: — Но мы ведь погуляем и в следующую субботу, правда?
— Ты, наверное, снова отпросишься к Мери Брюэр?
Изер на минуту задумалась. Ему не надо было так спрашивать. Это нехорошо, нечестно!