Марья-царевна из Детской Областной
Шрифт:
— Так может, ежели никакая, так спать пойдем, мой царь? Мало ли что до криков петуха приблазнится?
Кощей зло сжал челюсти, смерил Ахмыла долгим взглядом, развернулся и, с силой хлопнув дверью, вернулся обратно в опочивальню.
Проклятую зазовку — соблазнительницу все равно уже не поймаешь, не узнаешь, какого лешего она пришла. Но ведь ночь не последняя… У нее не получилось сегодня, так, может, придет еще завтра. И тогда уже надо будет ее не отталкивать, а за руку ловить. А зазовка — она не царевна из Яви: заплечных дел мастера быстро выведают, по чьему
Постельничий проводил царя сонным взглядом и вновь повалился на лавку: спать хотелось все сильнее…
И никто не заметил, как из темного угла, куда не добирался свет от слабо дрожащих огоньков свечей, осторожно выползла небольшая тень на длинных тараканьих лапках и, сердито шипя, уползла в коридор…
Огненный Змей вернулся в Навь незадолго до рассвета. Полыхающий алым пламенем шар влетел в распахнутое окно одного из теремов, рассыпался искрами по гончарному каменному полу, украшенному узорчатыми изразцами, и оборотился добрым молодцем в расшитом зелеными нитями кафтане.
Светильники, расставленные по углам комнаты, мужчина зажег легким взмахом руки — все-таки приятно, когда ты можешь делать то, на что не способен даже правитель, — оглянулся по сторонам, проверил, плотно ли закрыта дверь в горницу, и лишь потом позволил себе опуститься на пол: сил на то, чтоб добраться до лавки или хотя бы усесться на сундук, попросту не было.
Неподвижно просидев некоторое время, мужчина с трудом встал и медленно подошел к сундуку, стоявшему в углу. Покрытый зеленой чешуей хвост, высовывавшийся из-под полы камзола, нервно дернулся: будь на то воля звериной части души — и Огненный Змей еще пару дней бы не поднимался: все-таки путешествие в Пекло выматывает настолько, что и врагу не пожелаешь.
С трудом подняв тяжелую крышку, царский советник извлек из-под вещей неприметную черную калиту, развязал шелковые снурки, стягивающие горловину, и вытряхнул содержимое кошеля. На гладкую столешницу из моренного дуба выкатилось несколько крупных розовых жемчужин, следом за ними упала пара женских серег мелкого бисера… Порывшись в мошне на поясе, Змей осторожно, двумя пальцами извлек тяжелый мужской перстень, полученный в Пекле. Черный камень на мгновение побелел, став почти прозрачным — а в следующий миг вновь стал прежним.
Советник облизнул бледные губы:
— Три… Пять… Шесть… Осталось еще три…
Легким взмахом руки сгреб драгоценности в мошну и забросил ее обратно в сундук. Слуги, если найдут, и не поймут ничего, а воровать у советника побоятся…
Мужчина уже хотел захлопнуть крышку сундука, когда пальцы коснулись прохладного металла. Некоторое время Змей стоял неподвижно, а потом резким рывком вытащил из-под груды одежды зеркало в серебряной оправе. По стеклу бежала трещина, а на ручке недоставало несколько алых камней.
Советник дернул уголком рта и, подняв зеркало к самому лицу, медленно провел свободной ладонью по щеке. И там, где кончики пальцев касались кожи, она сползала кровоточащими лохмотьями, обнажая гниющую плоть…
Кое-где кожа и вовсе почернела, обуглилась.
Огненный Змей дернул сохранившимся уголком рта и язвительно обронил:
— Каков красавец! Всякая влюбится! — затем резко мотнул головой, натягивая ставшую уже привычной колдовскую личину и загоняя вглубь грызущую боль, и спрятал разбитое зеркало обратно в сундук.
— Семь лет неудач. Пять уже прошли.
Посмотреть, докуда гниение добралось на груди, он так и не решился.
Решившись, наконец, лечь спать, Маша все-таки вдруг вспомнила, что она в комнате не одна. Васенька, на вопрос, а где он ночью будет, тихо хихикнул и, звякнув:
— Понадоблюсь, царевна, кликнешь! — сжался в крохотную точку и истаял в воздухе.
Тут, конечно, было искушение сразу проверить, сработает ли вызов, но с другой стороны, сейчас он вдруг проявится, потом внезапно, например, выяснится, что он может исчезать один раз в день… И куда Маша его потом денет?
Кровать, как выяснилось, была безумно неудобной. Подушки — жесткие. Под матрасы — такое ощущение, кто-то не то, что горошину, целое ведро фасоли насыпал. Покрывало — пыльное… И как только Маша умудрилась на этой постели какое-то время полежать, когда ее сюда притащили? Тайна, однако.
Хотя, с другой стороны, она ведь тогда не спала, а в обмороке была…
Как бы то ни было, заснула Маша с трудом.
А проснулась уже когда было светло.
А если еще учесть, что за окном раза три за ночь раздавалось пение петуха: первый — второй раз еще темно было, а на третий только светать начало — Маша прокляла все. И самое обидное, что в эту окаянную птицу нельзя было даже подушкой, как в разбушевавшегося Маркиза кинуть: окно было намертво закрыто, но "Кукареку" при этом было слышно настолько явственно, словно птичка решила прямо перед окном петь…
Да, врач-педиатр встает рано. Да, Орлова почти каждый день из-за работы просыпалась в семь утра… Но это же не значит, что ей это нравилось! Ну хотя бы в нормальной русской народной сказке можно было выспаться! А вот фигушки вам. Нельзя.
Другими словами, утром Маша поднялась злая и невыспавшаяся.
Нет, понятно, что после третьего крика, Орлова еще какое-то время попыталась поспать, и даже вроде задремала, но, все-таки, какой-же это сон? Особенно, если не знаешь. Сколько времени дремал — час, два или четыре.
Сотовый телефон в сумке за ночь не передумал, и включаться не стал: выяснить, сколько времени не было никакой возможности. Нет, конечно, вполне вероятно, что в этой, будь она неладна, Нави, используются более ли менее передовые технологии и часы, будильники и прочие куранты имеются, но в прямой видимости они не наблюдались, а если и были где-то на башне — так окно не открывалось, не посмотришь…
Васенька пока в комнате не проявился. Ну, да это и хорошо — пока надо было разобраться с делами насущными. Например, с собственной одеждой.