Марья-царевна из Детской Областной
Шрифт:
Мужчина понятия не имел, что ему делать.
Внезапно поднявшаяся волна злости на похищенную царевну уже улеглась. Было бы на что сердиться! Она и не может себя по другому вести! Она ведь полонянка! Кощей для нее враг!
А по сути — идиот, понятия не имеющий на кой леший вообще эта царевна сдалась. Традиция! Тоже мне традиция… Другой никакой дурацкой традиции нельзя было придумать? Раз в сто лет у русалок жемчуга, например, отнимать или со Спрыйей наперегонки бегать? А что? Было бы так же глупо и бессмысленно!
Где-то над головой пел невидимый соловей. Царь
Небосвод пересек алый проблеск, крупный, с длинным полыхающим хвостом.
Огненный Змей полетел. То ли из царских хором куда-то спешил, то ли уже куда-то слетал и возвращался. Небось опять по вдовушкам шастал…
Темнит советник. Ой, темнит… Крутит, вертит…. Говорит намного меньше, чем знает…
Не зря отец предупреждал: "Не верь…" Вот только, кому не верить? Сове? Советнику? Советам?
Зря, конечно, отец не согласился! Надо было иглу перековать! И кузнец уже толковый был вызван, и попытаться можно было… Так нет же! Ломай!
И вот кстати, об игле. У самого Кощея ее ведь пока что нет. И откуда ей взяться — леший его знает. Найти? Выковать? Создать? Отец на такие вопросы никогда не отвечал: кривил тонкие губы и тихо ронял:
— Срок придет, узнаешь.
Отец на вопрос ответа не давал, а теперь и узнать не у кого. Не у Змея же спрашивать. Тот может и знает, но вот скажет ли? Да и что за эту тайну взамен попросит? Да и, если отец все-таки насчет советника предупреждал, поведает ли Огненный правду?
Ох, отец-отец…
Насколько все было проще на рубежах….
Впереди — Калинов мост, Пекло и Ниян — Пекленец с Нией. Позади — Навь, Явь и Правь с Ирием.
За рекою — Тьма. За спиною — Навье Царство…
И сжимая в руке меч, знаешь, что идет из-за рубежа, знаешь, что ты защищаешь. Знаешь, в конце концов, кто прикроет спину, а кто в нее ударит!
А здесь… Здесь и сейчас все не так.
Насколько же все было проще у Пучай — реки…
Серые воды Пучай-реки походили на платок из теплой козьей шерсти. Казалось, протяни руку, и пальцы утонут в мягком пухе, согревающем, уютном, родном… Но тот, кто скрывался под балахоном, знал, насколько коварны волны пограничной реки. Знал, что ни одна живая тварь не способна войти в седые струи. Знал, что от обессиленных, упавших с небес птиц, которым не удалось пересечь рубеж между Навью и Пеклом, уже через миг после прикосновения к густой, тягучей воде остаются лишь истлевшие кости…
Огненный змей пал на землю сорвавшейся с небес звездою, обратился в добра молодца, провел ладонью по растрепавшимся за время полета и выбившимся из под алого очелья волосам, и лишь после этого повернулся к окутанной в саван фигуре, едва заметной в ночном мраке.
— Тебя пришлось долго ждать… — в голосе жителя Пекла появились шипящие нотки, которых не было слышно, когда он обращался к сове.
Змей дернул уголком изящно очерченного рта:
— Дела — заботы, — с запястья скатился огненный шар. Коснулся высохшей, истрескавшейся земли, и, замерев неподвижным фонарем, хотя бы слегка разогнал царящую вокруг темноту.
— Чужие
В небесно-голубых глазах Огненного Змея полыхнули алые пожарища:
— Не тебе, умрун, меня судить. Сговор у нас не с тобой, с твоим царем.
Этот мертвец — переговорщик появился на берегах Пучай-реки не больше месяца назад: до этого времени были другие, — и, несмотря на это, советник уже успел его возненавидеть.
Смешок-кашель:
— Может, и не мне… Да вот дорожка от Нави сюда прямая — хоженая… А ты небось, к вдовушке какой по дороге заглянул, иначе б скорее здесь был… О вас, Змеях, слава дурная ходит…
— Моя слава — мое дело, — тряхнул русой головой мужчина.
— Так и сговор с Нияном — дело твое… И важность у него поболее будет, чем у чужой солдатки.
Царский советник зло, по-волчьи, ощерился:
— Говори, да не заговаривайся, падаль.
С неба упала огромная сова. Мягко опустилась на плечо фигуры в балахоне, замерла, распахнув золотые глаза…
Казалось, свет созданного Огненного Змеем светильника особо и не докучал ночной птице.
Но ведь ее не должно было здесь быть:
— Откуда в Пекле сова? — Змей даже в ярости головы не терял.
— Совы птицы странные, советник… Летают где хотят… А мою вину прости мне советник, впредь умнее буду, заговариваться не стану… — пошел на попятную умрун.
Мужчина воспринял это как должное:
— То-то же… Пекленец готов исполнить свою часть уговора?
В голосе его собеседника проскользнули сладкие ноты:
— Царь Ниян всегда верен своему слову… — фигура протянула руку: в широком рукаве балахона она казалась еще суше, еще костлявее — и на протянутую ладонь Змея упал тяжелый перстень с черным, зеркально отполированным камнем: — Это только часть его милости. Остальные воспоследуют.
Мужчина дернул уголком рта:
— Мы договаривались о большем, — но сам перстень зажал в кулаке, словно опасался, что его собеседник передумает, заберет дар обратно.
— Всему свое время, царский советник…
— Даже эта часть должна была быть больше!
— Царь Ниян держит свое слово, — качнулся серый капюшон. — Не веришь мне, так до сердца Пекла всего ничего, одна ночь лета. Полетишь со мной? Спросишь ответа у Нияна? — в голосе явно слышалась издевка: посланник правителя Пекла слишком хорошо знал, что Огненный Змей не может на столь долгий срок отлучаться из Нави.
На язык просилось ругательство. Длинное, с перечислением родичей умруна до седьмого колена. Но Змей лишь поджал губы и прошипел:
— Пошел ты к лешему! Вымесок окаянный! — до конца сдержаться он все же не смог.
— И тебе не хворать, царский советник…
Мужчина резко крутанулся на каблуках и взмыл в воздух огненным всполохом: в гневе даже магический светильник, оставшийся на земле, не погасил, не уничтожил.
Его собеседник тихо хохотнул, ласково пригладил по голове так и не пошевелившуюся сову — та только глаза от удовольствия прикрыла — и медленно опустил носок тяжелого черного сапога на лежащий на земле огненный шар.