Марья-царевна из Детской Областной
Шрифт:
Змей прищурился:
— Лет двести назад, когда еще отец мой был советником, приходила царю челобитная от Бабы-Алатырки и мужа ее Еруслана-волота. Можно нынешней значихе поручить бумаги те найти, и в них уже посмотреть, что тогда царь решил
Кощей передернул лопатками — по спине словно гусеница ползла, — и кивнул:
— Действуй. На поиск — три дня.
— К концу срока бумаги будут у тебя мой царь, — склонился в поклоне Змей.
— Давай к следующему жалобщику.
Спина чесалась все сильнее, но царю полагалось хранить стойкий вид, так что, все
Странно, но после вчерашнего, дверь в Машину комнату оставалась открытой. Орлова это, честно говоря, не особо понимала. Если она пленница, то почему в ее комнате стоит этот сундук с богатыми вещами, а на двери нет замка? Если она — невеста, будущая царица и все такое — почему это никак не проявляется внешне? Почему никто не спешит шить свадебный наряд? Почему, в конце концов, она вынуждена сама искать себе завтрак?!
До кухни Маша добралась без происшествий — если кому из мимо спешащих местных жителей и не нравилась длина волос полонянки, вида никто не подал, максимум, покосились пару раз…
Женщина шагнула за порог кухарни и задохнулась от царящей в помещении жары — вчера ночью этого как-то особо не чувствовалось, не то что сейчас. Впрочем, мельтешащих по комнате человечков эта натуральная баня особенно не смущала: темп работы не сбавлялся ни на миг.
Самое смешное, Маше на этот раз даже просить угостить ее чем-нибудь не пришлось: стоило женщине на миг замереть, размышляя, к кому обратиться, как напротив нее остановился на пару мгновений один из поварят, мотнул головой в сторону стола:
— Там, — и вновь поспешил по своим делам.
Маша бросила короткий взгляд в сторону, куда ей показывали: на столе стояла небольшая сковородочка со шкворчащей яичницей из одного яйца. Рядом стояла кружка, прикрытая сверху щедрым ломтем хлеба.
Орлова вздохнула: приглашать ее на торжественные приемы и пиры явственно не собирались. Ну, хоть голодом не морили, и на том спасибо.
В кружке оказался клюквенный морс.
Или что-то в этом роде.
Маша, конечно, предпочла бы кофе, чтоб окончательно проснуться, но, во-первых, выбирать особо было не из чего, а во-вторых: может, здесь оно еще и не известно.
Наскоро перекусив, Маша отодвинула от себя свовородочку и оглянулась по сторонам: Васенька, как и в прошлый раз, за пределы комнаты не вышел — надо, кстати, у него еще уточнить, он так и собирается там сидеть? — а раз так надо было найти кого-нибудь, кто сможет дать ответы на насущные вопросы. Ну или хотя бы на один ближайший.
— Простите, — поймала она за локоток, пробегающего мимо поваренка — тот безумно напоминал отмытого и почищенного домовенка Кузю из мультика. — Вы не подскажете… Тот мужчина, что меня вчера сюда привел… Где его найти можно?
В конце концов, ларингит забрасывать нельзя, а молоко с содой Маша ему вчера так и не донесла.
— Соловей Одихмантич? Али другой кто?
Маша зависла:
— Соловей?!
На ее памяти среди более ли менее сказочных персонажей
Там еще в былине Илья Муромец как-то где-то рядом проходил…
Не ориентироваться же, в самом деле, на мультфильмы про трех богатырей!
— Али кто другой тебя привел? — удивился поваренок. — Вячко! — оглянулся он через плечо: — Это ловчий вчера под ночь приходил? Я тесто ставил, не приметил.
— Та кто же еще! — откликнулся из клубов вкусно пахнущего готовкой пара невидимый Вячко — по голосу, как бы даже не тот, что вчера Машу ужином кормил. — Он самый!
— Ну стал быть, свет-Одихмантьевич и заходил… Ну, а коли он нужен, то стал быть, либо в лесах сейчас, к царской охоте готовится, что скоро будет, либо в своих хоромах…
Соловей, значит. Разбойник, который. Маша с трудом собралась с мыслями.
— И как туда пройти? — мужчина, все-таки вчера был приболевшим… Мог ведь спихнуть свои обязанности на каких-нибудь помощников, а сам пойти, отлежаться… — Ну, к нему домой, в смысле?
Нет, конечно, есть люди, которые до последнего на ногах, но кто его знает.
— Та тут недалече… — широко улыбнулся поваренок.
— Пишет тебе челобитную, мой царь, Уйка — разбойник. По его словам — потомок Машеки самого…
— Разбойник? Челобитную? — заломил бровь Кощей.
Царский советник медленно кивнул:
— Он самый, мой царь, — прядь золотых волос выбилась из-по очелья, скользнула по щеке, и правителю на миг показалось, что на белоснежной коже Змея промелькнуло пятно черной гнили. — О помиловании просит. Именем Триглава заклинает.
Царь мотнул головой, отгоняя нелепое видение, а Огненный Змей продолжал все тем же напевным голосом:
— Говорит, мол, раз он сам царский родич, то вправе просить о помиловании, даже за те грехи, что его голову отягчают.
Писарь испуганно вскинул голову: неужель самозванец какой в Нави появился?
Кощей поперхнулся смешком:
— Родич? Что-то я не слышал о братьях, — уж этого-то точно бояться не стоит: у царя может быть только один сын, это всякий знает.
Змей позволил себе легкую усмешку:
— Я так понимаю, он намекает на то, что разбойником его предок стал после того, как твой дед, мой царь, его невесту в жены взял… Тут, конечно, скорей свойство, а не кровные узы… Прикажешь голову с плеч долой за дерзость, мой царь?
Спина, наконец, перестала чесаться, и Кощей позволил себе сесть чуть удобнее.
— Что он совершил? За что приговорен?
Змей чуть сильнее развернул свиток, пробежал взглядом последние строки:
— Измельчало Машекино племя. Предок — разбоем промышлял, потомок — татьбой занялся. Чтоб на большую дорогу выйти — гонора, видать, не хватило… Выдали его тебе, мой царь, жители Березняков на поток и разграбление за воровство тайное по покоям чужим… — советник помолчал, о чем-то раздумывая, а потом хмыкнул: — Ловкий малый. Вчера, судя по подписи, в столицу только привезли, а челобитная уже сегодня составлена. Видать, сильно кары боится.