Машенька и опер Медведев
Шрифт:
Вынесла, зараза такая, так, что все края потерял!...
Бережно обнимая за талию, прижимаю, укладывая щекой к себе на плечо.
Не выношу женских слёз! Сразу чувствую себя слабаком, который не может решить проблему. Но с ней не только это. С ней - еще невыносимо щемит в груди. И хочется утешать, каяться и обещать что угодно.
– Чего плачешь-то?
– срывается мой голос.
– Это мне плакать надо.
– Потому что...
– задыхается она, пытаясь говорить тихо.
– Я не хотела об этом сожалеть... хотела, чтобы...
– теряет половину слов, - превратил это всё в... грязь. И мне мерзко!
Да чёрт побери тебя!
Снова она переворачивает у меня внутри с ног на голову. И теперь мне стрёмно, что она воспринимает всё, что между нами было как грязь.
Ты зачем приезжал-то сюда, Медведев?
А хрен его знает... Эта информация где-то в голове. А голову мою снесло на подходе от её переписок с этим Никитой. Теперь уж не отыщешь.
– Извини...
– кладу ее руку на своё взбесившееся сердце.
– Я не хотел. Или хотел...
– признаюсь я.
– Ну всё...
– веду по ее солёной щеке губами.
– Не надо плакать, Маш. Не было грязи.
Дурная ты скотина, Медведев. Не умеешь по-человечески разговаривать - вообще не разговаривай!
Ой... "беда-беда, огорчение"...
– вспоминаю я присказку Айдарова, - с этими юными неопределившимися барышням!
Нельзя же так с нами, взрослыми дядьками.
Брейкпоинт. Всё. В эту сторону ты больше, Медведев, не двигаешься.
Болезненно выплёскиваю последнюю эмоцию в её сторону, обещая себе, что ПОСЛЕДНЯЯ - прижимаю крепко-крепко, вдыхая запах волос, прикусываю пухлую соленую от слёз губку.
Встаю, усаживая её на своё место. Веду на прощание рукой по волосам.
– Не обижайся, ладно... Люби своего зайца.
Слышу, как начинает всхлипывать еще судорожнее.
Сваливаю...
Медленно спускаюсь по лестнице вниз. В театре тихо и пусто. Забираю в гардеробе куртку.
– А Вы почему уходите? Не понравилось?
– В зале нет свободных мест, - пожимаю я плечами.
– А вдвоем на одном кресле сидеть - не мой коленкор.
Гардеробщица с недоумением провожает меня взглядом.
Выдыхай, Медведев, выдыхай...
Как выдохнуть, когда я вдохнуть не могу нормально. Словно тисками грудь сжало. Тяну за ворот куртки, молния расстёгивается, впускаю ледяной ветер под одежду.
Ревность, она, сука, такая! Взорвался - накосяпорил, остыл - сам с себя охренел! И я охреневаю.
Усевшись в машину фрустрированно пялюсь в лобовое. Ложусь на руль на руки подбородком. Боковое зрение ловит какое-то движение. Скашиваю глаза. Ягуар... Черный. Новый.
Сердце словно увеличивается в груди и врезается в ребра - удар... удар... удар...
Руки со скрипом сжимают руль.
Сидеть!
Давай, заводи тачку и вали отсюда. Всё же понятно.
Но мазохистские глубоко болезненные ощущения заполняют меня, требуя досмотреть происходящее до конца. Я даже нахожу этому оправдание. Посмотреть на них вместе воочию и тогда точно отпустит.
Открываю
Ну?
Где она?
Что-то долго своего зайца томит.
Разминая плечи, делаю шаг в сторону наступая на... Опускаю взгляд, в снегу какая-то потертая книга. Видимо, кто-то выронил из машины. Наклоняюсь, поднимаю, стряхиваю снег. Обложка оторвана в месте названия, желтые старые страницы немного намокли и разбухли. Открываю в середине, вспоминая, что бабушка моя так часто гадала себе, открывая случайную книгу в случайном месте... и просила прочитать ей абзац. И я на автомате ловлю глазами первый попавшийся.
"Убойные места медведей и куда нужно целиться..." - читаю подзаголовок.
– Оо!...
Перескакиваю растерянно взглядом ниже: "...такой трофей, как медведь считается особенно ценным..."
И еще ниже: "...ранение в область сердца для медведя не всегда смертельно, раненый зверь может мучиться еще долго и быть крайне опасным в период многодневной агонии..."
Захлопнув бросаю книгу обратно. Поднимаю взгляд.
Из Ягуара выходит грёбанный заяц. Лощеный, с самодовольным фейсом и огромным букетом роз. Нетерпеливо смотрит на часы.
Так, мля...
Может, достаточно агонизировать? Ты же не трофей. Чего ждешь? Жарких объятий?
Сажусь обратно, и, хлопнув дверцей, срываю тачку с места.
Глава 21 - Носорог, Медведь, Заяц, Лев...
Не досмотрев спектакль, вся уревевшись, ухожу. На улице холодно, слезы на ресницах замерзают. Свет фонарей расплывается в радужные пятна. Опять не могу отыскать свои варежки...
Открыв сумочку стою на тротуаре, перебирая её содержимое, и уже позабыв что именно я ищу.
Ни паспорта, ни студенческого, ни кредитки... только немного налички. Совсем немного, чтобы хватило на пару дней. Папа всё забрал...
Папа, он как носорог - не вижу цель, не вижу препятствий, реагирую только на движение! Но так, что... Уу... Тиранище!
Корю себя за то, что вообще затеяла всю эту эпопею с попыткой протеста и побега.
Хитрее надо быть, Мария Ивановна! Это тебе не закрытая женская школа. Это полковник Тихонов.
Пальцы стынут. Ныряю рукой в карман, достаю одну варежку. А в другом кармане пусто.
Потеряла... И сразу же всплывает образ Миши, как он возвращал мне мои варежки там, в участке. И такой он был тогда... Совсем не такой, как сегодня.
За что он так со мной?!.. За эту дурацкую пощёчину?... Тогда - мелко, Михаил Егорович! Но чувствую, не за неё...
Горло сводит от желания высказать всё, что накипело этому... Медведю! Но где уж мне тягаться в красноречии с этим языкастым предателем. Да и зачем? С чего я взяла, что имею право ему что-то высказывать? Дура наивная.
Правильно отец говорит, что с моим восприятием мне либо в монастырь, либо быстро замуж. Говорю не то, делаю не так, доверяю не тем...