Маска Черного Тюльпана
Шрифт:
Тень озабоченности набежала на безмятежное лицо Джейн, когда она протянула изящную руку коленопреклоненному поэту.
— Только каменное сердце может устоять перед такой мольбой, мистер Уиттлсби, а мое, увы, сделано из гораздо более податливого материала.
Уиттлсби прижался лбом к ее руке жестом смиренного почтения и достал из складок муслинового рукава пергаментный свиток, перевязанный розовой ленточкой. Взмахнув им, чтобы все присутствующие могли хорошенько его разглядеть, поэт вложил свиток в руку Джейн.
— Каждое третье слово в каждой третьей строчке, — пробормотал
Хотя Уиттлсби всегда служил курьером, код каждый раз менялся. Министерство полиции знало молодого человека только как сочинителя плохих стихов — такова была степень его преданности делу, ведь на самом деле он был весьма одаренным поэтом и до войны всерьез лелеял честолюбивые замыслы преуспеть на столь благородном поприще, но агенты английской короны судьбу не испытывали.
— Уверяю вас, мистер Уиттлсби, я прочту ее со всей внимательностью, — ответила Джейн, устраивая очередное представление с разворачиванием бумаги, чтобы все увидели неровные строчки. — Мне нужно отправить сообщение.
Уиттлсби зашатался и упал на пол, в восторге от ее неохотного, но согласия.
— Согласен. Кому?
— Будет вам, сэр! Держите себя в руках! Как я смогу насладиться вашей одой, когда вы давите на мое сознание?
С притворной озабоченностью нагнувшись над поэтом, Джейн быстрым шепотом изложила свои пожелания.
Глаза Уиттлсби расширились.
— Боже правый! Кто бы мог…
— Нет-нет, мистер Уиттлсби, больше ни слова. Вы утомили меня своими комплиментами. — Джейн протянула руку, помогая ему подняться. Она стояла спиной к салону, и ее лицо побледнело и сделалось серьезным, когда она тихо сказала: — Не подведите меня.
Уиттлсби поднес к губам затянутую в перчатку руку Джейн.
— Подвести мою музу? — сказал он, и в его глазах, когда он поднял их на Джейн, промелькнули искорки веселья. — Никогда.
В ответном взгляде Джейн веселости не наблюдалось.
— Некоторые вещи, мистер Уиттлсби, слишком серьезны для поэзии.
— Я сделаю все, что в моих силах, — пообещал тот.
— Меньшего я и не ожидаю, — строго сказала Джейн. Ее тонкие батистовые юбки взметнулись, когда она выходила из двери, и исчезли из виду.
Не прошло и пяти минут, как данное известие облетело салон мадам Бонапарт. Этот ужасный английский поэт так надоел бедной мисс Вулистон, что она уехала домой под предлогом головной боли — да и у кого она не разболелась бы, моя дорогая? Нет, в самом деле, этот человек — чума, а его стихи! Чем меньше о них сказано, тем лучше. Что же касается Уиттлсби, то по крайней мере на остаток вечера от его излияний избавились. Он отбыл почти следом за мисс Вулистон — вдогонку за ускользающим вдохновением, как он выразился. Вдовы-то знали, что он имел в виду. Вдохновение, скажет тоже! Скорее всего заглянуть на дно бутылки. Позор, какой позор. Но чего еще ждать от англичанина и поэта?
Пока почтенные вдовы сплетничали, две женщины в «Отеле де Балькур» быстро укладывали вещи при свете свечи. В конюшне недалеко от Тюильри мужчина в рубашке с пышными рукавами хлопнул по крупу лошадь.
— Не задерживайся! — крикнул он вслед курьеру, закутанному в плащ с капюшоном.
Курьер, один из трех, кому доверили
А в Лондоне смертельно опасный шпион замышлял последний шаг. К следующему вечеру все будет кончено…
Глава тридцать вторая
Самообман: иллюзия спокойствия, призванная спровоцировать неосторожное поведение противника; неизбежная прелюдия к напряженной деятельности врага.
См. также: Линия наименьшею сопротивления.
Майлз весело прошел мимо охраны на входе в дом номер 10 по Краун-стрит, в руке он держал букетик первоцветов, на лице его играла блаженная улыбка.
Один из часовых подтолкнул второго.
— За кем это он пришел приударить? — с сарказмом спросил он, вызвав одобрительную усмешку товарища.
Майлз не заметил. Был слишком счастлив, чтобы заметить. Более того, он сильно сомневался, что вся артиллерия Бонапарта, выставленная поперек Пэлл-Мэлла, способна теперь напугать его до потери хорошего настроения. Майлз недоуменно покачал головой, маневрируя в людном коридоре. В сущности, что изменилось? Его лучший друг по-прежнему его ненавидит. Опасный французский шпион все так же разгуливает по улицам Лондона. Ему предстоит объяснить лорду и леди Аппингтон, что он… ну если и не похитил их дочь, то женился на ней столь поспешно, что головами будут качать до тех пор, пока более свежий скандал не привлечет внимание света. Одной этой мысли было бы достаточно, чтобы подпортить даже радостное настроение Майлза.
И тем не менее перспектива встречи с Аппингтонами — леди Аппингтон сетует, лорд Аппингтон мрачен — меркла перед образом Генриетты, такой, как он ее оставил, — белая рука закинута за голову, волосы рассыпались но подушке, губы чуть приоткрыты, как будто даже во сне она хочет что-то сказать. Майлз усмехнулся, вспоминая поток определений, лившийся прошедшей ночью. В одном он был уверен: в жизни с Генриеттой недостатка в словах не будет.
Майлз доложил о себе замотанному подчиненному Уикхема, предложившему ему сесть и исчезнувшему во внутреннем святилище.
Майлз сел и, несмотря на приказ самому себе думать только на полезные темы — например о поимке шпионов, — снова принялся улыбаться, будто пьяный. Его сосед благоразумно перебрался вместе со стулом к противоположной стене.
Удивительно, сколько хлопот могут причинить всего три слова.
На свете так много коварных сочетаний из трех слов, размышлял Майлз. Я твой должник. Передай, пожалуйста, графин. И разумеется, Прыгай в окно, которое, по опыту знал Майлз, причинило больше боли и погубило больше одежды, чем любые другие три слова. Майлз глубоко вздохнул. Не важно, сколько таких сочетаний он припомнит, избежать этого не удастся. Не об этих трех словах сейчас речь.