Маска красной смерти
Шрифт:
— У него были незначительные синяки, а кожа была огрубевшая. Все ждали, что он умрет, но он даже не выглядел больным, и даже не был прикован к постели. Вместо этого, люди, которые контактировали с ним, умирали. Сначала думали, что это совпадение. Когда его собственная мать слегла от инфекции, он покончил с собой.
Я задыхаюсь.
То, что люди с инфекцией заканчивали жизнь самоубийством, не было неслыханным, но все еще ужасало меня.
— Они опасны, эти люди с болезнью. Особенно для тех, кто их любит. Большинство из
Я никогда не была на болотах, но они выглядели совсем неприветливо, полные рептилий и кусающихся насекомых. Я вижу несколько дымоходов, может, деревня на четыре-пять домов. Думаю о том, знал ли отец, что здесь деревня. Должен был.
Среди кучи камней, окаймляющих берег, я вижу статую. Она выглядит как девушка, тянущаяся из щебени. Я указываю на нее.
— Талант не исчезает, даже если ты болен, — замечает Элиот.
— Пока ты не умрешь. Тогда он уходит навсегда, — тихо говорю я. — Принц знает, что люди могут прожить так долго?
— Да. Конечно. Почему, по-твоему, разрешено убивать всех зараженных?
Мы слышим смех с кормы лодки, и выходят хорошо одетые пассажиры, готовые к любому развлечению.
Я не могу отвести взгляд от трех фигур на корме.
Одна падает на землю. Еще одна бежит, скрываясь за кучей камней. Последняя фигура сидит, уставившись прямо на нас. Мы слишком далеко, чтобы разглядеть его лицо, но я представляю неповинующееся выражение на нем. Либо он собирается напасть на охрану, либо ему все равно.
Залп мушкетного огня снова поражает меня, даже несмотря на то, что я его ожидала. Когда мушкетная пуля поражает известняк, во все стороны летят искры. Я глубоко дышу, довольная тем, что они промахнулись.
Но с последней вспышкой огня мужчина падает рядом с нами.
Тело падает с поднятыми вверх руками, близко к воде, и пока мы наблюдаем, из болота выползает большой крокодил.
Слезы бегут по моим щекам. Мое забвение должно было длиться дольше. Реальность оказывается сильней, чем наркотики Элиота. Ослепленная, я спешу прочь от этого веселья.
— Видишь? — Элиот следует за мной. — Видишь, что я говорил о беспощадности?
Я ненавижу это выражение его лица, будто он радуется тому, что происходит, потому что это доказывает его точку зрения. Я закрываю глаза.
— Просто потому, что ты не хочешь смотреть на что-то, это не пропадет. Ты думаешь, что жестокости не будет места, если ты предпочтешь не видеть ее? Или, может, примешь слишком много наркотика, чтобы понять? Мы забываем о вещах, которые делают жизнь стоящей.
Я зажимаю уши руками, пытаясь блокировать звук его голоса.
Мама верит, что музыка делает жизнь стоящей. Музыка, искусство, литература... может, оставшиеся в живых на болоте тоже в это верят.
Элиот опускает мои руки. Я понимаю, что этот жест раздражает его, но не хочу, чтобы он прикасался ко мне. Злость затуманила мое зрение.
— Ты играешь в революцию, — тихо говорю я, чтобы остальные пассажиры не услышали, но вкладываю в голос все мое презрение и раздражение. — Ты говоришь, что хочешь все изменить, но ничего не можешь сделать.
Я отворачиваюсь от него, но затем, без предупреждения, он обвивает меня руками и поднимает вверх. Перебрасывает меня через низкие перила на борту лодки и держит над водой. Я обмякаю от потрясения.
— Не смотри вниз, — шипит он. — Вода кишит крокодилами. Ты знаешь, что они затаскивают людей под воду, цепляя за скалу или обвалившееся дерево, чтобы полакомиться позже? Они не просто едят мертвых, Аравия. За поворотом есть место, где была клетка. Люди оставляли жертвоприношения для своих чудовищ. Они поклонялись им. Я видел это собственными глазами. Люди приковали там девушку и оставили умирать. То же самое с нами и нашим городом делает мой дядя.
Элиот приходит в бешенство. Моя спина прижата к его груди, и я могу чувствовать, как бешено, бьется его сердце. Он тяжело дышит. Если я стану бороться, он может меня сбросить. Я ищу, за что бы схватиться, но поблизости нет ничего. Кроме него.
Большинство остальных пассажиров у кормы лодки, лебезят перед принцем. Насколько я могу судить, мы одни. Вода отражает утренний солнечный свет, ослепляя меня.
Я набираю побольше воздуха, готовясь закричать, но не могу издать ни звука.
— Я не успел вовремя. Это было ужасно. Мы сорвали цепи с платформы и сбросили в воду. Через два дня они установили еще одну платформу и убили еще одну девушку.
Руки Элиота очень сильные. Он тянет меня назад, но мои ноги все еще не находят опоры.
— Почему ты проделываешь все это со мной?
Чувствую, как он отдергивается.
— Я говорил тебе не доверять мне, — его голос резкий. На мгновение я уверена, что он действительно отпустит меня. — Но ты начала верить, да? Прошлой ночью. Этим утром. Я могу видеть это в твоих глазах, — он опускает лоб к моим волосам. На один мучительный момент, когда моя нога начинает соскальзывать, он не двигается.
— Я влюбился в тебя, — прошептал он. — Но я брошу тебя в воду и буду наблюдать, как тебя терзают крокодилы, если подумаю, что это поможет мне достичь моих целей. Никогда. Никому. Не верь. Особенно мне.
Он тянет меня обратно. Двигаясь, одним пальцем я касаюсь деревянных перил. Палуба подо мной, но я все еще слишком боюсь, чтобы сопротивляться. Его большой палец гладит меня по щеке.
— Да что с тобой не так? — задыхаюсь я.
— Я не знаю, — его честность пугает даже больше, чем что-либо еще.