Маска красной смерти
Шрифт:
— Мое вождение ее укачало, — говорит быстро Элиот. Он не хочет, чтобы швейцар подумал, что я заражена. Последнее, что люди хотят в нашем городе — быть заподозренными в укрывательстве чумы, но он должен понимать, сколько раз я натыкалась на тех же работников, возвращаясь из клуба.
Солнечный свет ударяет мне по глазам, и голова начинает пульсировать.
Я должна спросить Элиота остался ли от яда какой-то эффект, но не уверена, что хочу знать.
Вестибюль Башен Аккадиан изящный, как никогда. Трое охранников сидят в полукруге, но сегодня они не играют в кости.
Рука Элиота, обхватывающая мои плечи, держит меня жестко.
— Ты можешь самостоятельно стоять? — спрашивает он себе под нос.
— Да, — мой голос дрожит.
Он отпускает меня, ожидая, пока я схвачусь за спинку другого кресла для устойчивости, и тогда делает три быстрых шага и стаскивает сестру из кресла, чтобы обнять. Она вырывается.
Мое облегчение от вида Эйприл сразу сменяется разочарованием. Почему не могла вернуться два дня назад? Где была?
— Я прождала все утро, — говорит она мне, игнорируя Элиота. — Уж и не думала, что ты когда-нибудь придешь домой, — меня шатает, и Элиот моментально встает за мой спиной.
— Если я помогу, как думаешь, сможешь подняться по лестнице? — спрашивает он меня.
— Я помогу. У меня достаточно практики по ее перетаскиванию, — говорит Эйприл.
Она одной рукой обхватывает меня и ведет к лестнице. Левая сторона ее лица опухла, она разукрашена синяками.
— Один из твоих наркотиков? — спрашивает она Элиота.
— Принц ее отравил.
— Ты нашел способ ее спасти? Антидот?
— Конечно.
— Вам обоим надо быть осторожными. В городе творятся ужасные вещи, — настаивает она. Волнуется о нем, о нас, но он не замечает.
— Эйприл, ты должна мне все рассказать ... — начинает Элиот.
— Да. Ты сможешь это использовать. Ты захочешь узнать, кто меня забрал и что они со мной сделали. Твои враги.
Элиот вздрагивает.
Эйприл смотрит снизу вверх на его лицо. Он отводит взгляд первым, словно не может выдержать вида ушибов.
— Да. Я хочу все узнать. Но сперва я должен отвести тебя к матери. Она волнуется. И, уверен, Аравия тоже хочет встретиться с родителями. Должны ли мы встретиться этим вечером, чтобы обсудить планы?
— Не в секретном саду, — говорит Эйприл. — В нашей гостиной.
— Конечно, — соглашается он. И мы начинаем подниматься снова.
На лестнице тепло, и я потею. Я откидываю волосы с лица.
— Милое колечко, — говорит Эйприл.
— Спасибо, — говорим мы с Элиотом одновременно.
Мы останавливаемся на вершине первого лестничного пролета, и Элиот кладет руку на маску.
— Иногда я не могу дышать через эту штуку.
— Ты должен заставить себя. Это не безопасно ... — я спотыкаюсь, и Элиот подхватывает меня. Мы балансируем на краю лестницы. Он тянет меня назад, и мы припадаем к стене. Он смеется, и по какой-то причине я смеюсь вместе с ним.
— Это смешно? — спрашивает Эйприл. — Вы почти упали с лестницы.
— Это забавно, так как пока она читала мне нотации о безопасности, мы чуть не... — улыбка
Она кладет руки на бедра и оглядывается.
— Спорю, тебе нравятся высокопарные слова, которые он использует, — говорит Эйприл.
Я могла бы многое ей рассказать.
— Вообще-то он мне не нравится в принципе, — говорю я.
Мы поднимаемся дальше в тишине. Я отчаянно желаю побыть подальше от Элиота и Эйприл хотя бы несколько часов. Побыть в безопасности, дома с родителями. Я репетирую извинения в голове, и затем мы оказываемся на верхнем этаже, и дом прямо передо мной. Я отрываю ноги и срываюсь вперед. Когда мы заворачиваем за угол, наш курьер открывает двери. Я ныряю внутрь подальше от конфликтов и заговоров, захлопываю дверь и закрываю ее на замок.
— Мама? Папа?
Я одна.
Я прохожусь по всем комнатам, зовя их, удивляясь эху своего голоса в пустом пространстве. Падая на пол в гостиной, я кладу голову на руки. Мамы нет здесь, чтобы принести мне крекеров. Отца нет здесь, чтобы посмотреть на меня, как на чужую. Все, что я знаю, это то, что яд до сих пор бежит по моим венам, и без родителей я не смогу загладить свою вину перед смертью. Я подвергла их такой опасности. Я хочу, чтобы они опекали меня, успокаивали. Даже Мама. Особенно Мама.
Я спешу в мамину комнату, к шкафу и смотрю на ее платья. Хоть одно пропало? Может, кожаный чемодан просто убрали со шкафа?
Как отец мог свободно вести переговоры в этой квартире, которая некогда принадлежала принцу? Доставая папин дневник из сумки, я открываю его слова. «Во всем виноват я». Мне нужно знать, что он имел в виду. Но слова расплываются, и я понимаю, что в голове пульсирует.
Бьют часы. Прошел час, но родителей до сих пор нет. Я начинаю подозревать, что они никогда не вернуться.
Запах одеколона принца липнет к моему платью.
Свет в моей спальне изменился. В дальнем углу — окно, выходящее в сад. Я никогда не обращала на него достаточно внимания, поскольку его всегда закрывала растительность. Но ветви деревьев сейчас сдвинуты в сторону. Впервые с тех пор, как я здесь живу, я могу смотреть сквозь окно. И любой человек, находящийся в саду может смотреть в мою комнату.
Я поворачиваюсь, чтобы взять покрывало и только тогда замечаю коробку, лежащую на моей кровати подобно подарку. Иногда папа покупает книги мне и раскладывает их среди подушек, но это больше, чем книга. Это тяжелая коробка, деревянное покрытие которой лакированное и глянцевое. Внутри маленькая маска.
У меня перехватывает дыхание. Пальцами я провожу по имени, выгравированному на поверхности. ФИНН. Отец, должно быть, изготовил ее после смерти Финна.
Маска мертвого мальчика.
Возможно, она будет немного велика Генри. Это причина, по которой бедные не всегда покупают маски для своих детей. Те их перерастают.
Я должна отдать эту маску Уиллу. Срочно. Я вижу, как Финн слег от инфекции. Я знаю, как быстро это может наступить. Я аккуратно кладу маску обратно в коробку, достаю кожаный ранец из шкафа и кладу коробку внутрь.