Маска Лафатера
Шрифт:
Речь шла о Лос-Анджелесском институте пластической хирургии. Сначала по экрану поплыли пальмы, песчаные пляжи, женские груди, зады в трусиках танга и прочее. Затем, после сигнала, начался сплошной залитый зеленоватым светом и сверкающий хромированной сталью кошмар, в центре которого, подобно злобному гномику, деловито копошился врач. Что именно он делал со всеми этими, отдельно друг от друга лежащими частями тел, комментировал голос за кадром.
Когда же этот доктор «Мабузэ Второй» принялся имплантировать заранее приготовленные части трупа в надрезанную нижнюю
Второй сигнал возвестил отбой.
Снова на экране знакомая студия.
— Только что нам пришлось показать вам леденящие душу кадры, — переводя дух, подытожила Нина продемонстрированный фильм.
Одна из камер успела ухватить момент, когда Клаус-Петер дважды тронул свой новый нос, будто желая убедиться, что орган на прежнем месте.
Псевдоэксгибиционист, похоже, осознал, что его звездный час на этом шоу прошел безвозвратно. Демонстрируя полнейшее безразличие к происходящему, он сконцентрировал все внимание на своем стакане воды. Профессор же Мойрих выступил с критической оценкой подобных демонстраций — по крайней мере перед неподготовленной аудиторией! — ибо они вносят в дискуссии о пластических операциях излишнюю эмоциональность. Он по-прежнему утверждает: против незначительных исправлений недостатков внешности с медицинской точки зрения возразить нечего.
Примиряющим аккордом прозвучало заключительное слово — тут уж даже Клаус-Петер и его новый нос заметно воспрянули, посмотрев на будущее с большим энтузиазмом.
— Физиогномика…
Я вздрогнул на своем стуле!
— Каково значение сего волшебного слова? Сейчас вы об этом узнаете. Оставайтесь с нами. Мы вернемся к вам после рекламы.
Я стоял в темноте. Горела лишь красная лампочка над дверью да мигавшая рядом с ней надпись «Внимание, идет запись!». Дружеский толчок студийного ассистента, и под аккомпанемент мелодии «К вам пришли» двери плавно раскрылись.
Свет! Я был буквально ослеплен, однако с уверенностью лунатика сумел достичь подножия лестницы. При этом я старался выглядеть как можно менее скованным. Вниз сбежал легким галопом, подчеркнуто расслабив согнутые в локтях руки. Недостатка в аплодисментах не было. Нина представила меня, пожала руку, и я принялся оглядываться в поисках своего места на софе.
Нина, однако, по-прежнему стояла вместе со мной в центре студии. Я выжидательно сложил руки на животе, в то время как Нина произносила речь в камеру № 1:
— Всем нам, уважаемые телезрительницы и телезрители, знакомо это чувство: утро, половина седьмого, вы, не выспавшись, стоите в ванной, а из зеркала на вас смотрит совершенно чужое, неизвестное вам лицо. Ну и ну! Это еще кто?
Она обратилась ко мне:
— Ведь и с вами такое бывает?
Мне не хотелось показаться занудой, а потому я с готовностью кивнул.
Нина снова повернулась к публике:
— Что именно и много ли говорит о нас наше лицо? Вот вопросом, которым мы сейчас займемся. С этой целью мы, как всегда, подготовили игру, а также пригласили в студию эксперта, который
Затем меня отпустили. Позволили наконец сесть на софу. Единственным, кто там меня поприветствовал, оказался эксгибиционист, крепко пожавший мне руку, что, сказать по правде, выглядело не вполне уместным.
Итак, игра.
— Как всегда в нашей передаче — решать вам! Здесь, на нашем студийном экране, вы сейчас увидите три лица. Два из них принадлежат совершенно нормальным людям. Но третье — вот где самое интересное! — третье — это лицо осужденного грабителя и убийцы, нынче отбывающего пожизненный срок в одной из североамериканских тюрем. Итак, наш вопрос: кто из этих троих убийца?
Дзынь! Заиграла электронная музыка.
Экран высветил лица.
Улыбающаяся публика прищурилась.
Три миловидных молодых человека. Один показался мне знакомым. Он до боли напоминал студийного ассистента.
— Даже не знаю, имеют ли они право это делать.
Я удивленно повернулся — псевдоэксгибиционист говорил вполголоса. Не отрывая взгляда от фотографий, он пояснил:
— Ну, я имею в виду, ведь существуют же права личности, даже в отношении фотографий, не так ли? Хотелось бы мне знать, спросили ли они разрешения у этого убийцы.
Я пожал плечами. Тут и я понятия не имел, что сказать.
Но сейчас на пультах орудовала публика. Она не жеманилась — запросто участвовала в игре. Сперва люди перешептывались, затем жали на разноцветные кнопки.
Почему только на этой дурацкой сцене нет суфлерской будки, через которую можно было бы быстро и без шума сбежать? И посудачить с Массольтом. Засветиться на до такой степени идиотском послеполуденном ток-шоу — да ведь тем самым легче легкого уничтожить всю свою репутацию. По большому счету, за это Массольт обязан был мне доплатить.
Дзынь-дзынь! Прозвучал электронный аккорд. Слава Богу, наконец-то все!
Я слегка повернул голову. Один из трех электронных столбцов занял едва ли не всю ширину табло, в то время как два других, почти одинаковые, остались далеко позади.
Нина снова появилась в центре студии:
— Дорогие гости, вы сделали свой выбор. Ваш вотум очевиден. И вот (она выдержала длинную паузу) изобличенный вами убийца — прошу вас: Вольфганг Бойц из Дортмунда!
Прозвучала известная всем мелодия, наверху открылась раздвижная дверь, и за ней появился мужчина с лицом негодяя. Фотография № 1. Боязливо улыбаясь, он спускался вниз по лестнице.
Наигранный ужас публики, яростное мотание головами, пожилая женщина закрыла рот ладонью, но в итоге все завершилось бурными аплодисментами.
— Это ваши аплодисменты, — пояснила Нина вновь пришедшему, и тот слегка поклонился.
— На всякий случай я все же задам вам этот вопрос еще раз: вас ни разу не судили за грабеж или убийство? Нет ли на вашей совести подобных провинностей?
— Не-е, ничего такого. Напротив, — весьма скромно заверил господин Бойц. Походило на правду.
Как выяснилось из разговора с Ниной, он был работником филиала супермаркета.