Маскарад
Шрифт:
– Вы горазды на хитрости, особенно если они могут пойти вам на пользу, – заметил Долфин. – Но пока я жив, этого не случится. Вы попусту теряете время. Не рассчитывайте, что я поверю, будто вы осознали ошибочность своих политических шагов. Вы просто убедились, сколь неэффективны ваши методы, и устали ждать, когда я умру и уберусь с вашей дороги. Но я не собираюсь умирать. Впереди у меня еще долгие годы, и я намерен использовать их для того, чтобы помешать вам и вам подобным погубить Венецию. Развернутая вами, синьор, кампания против евреев – ваша первая и громаднейшая ошибка.
– Должен признать, что ее результаты действительно
– Вы с самого начала знали, что проповедуете полный вздор! Я и сам не очень-то люблю евреев, но мне не нравится, когда невинных людей приносят в жертву на алтарь собственных амбиций. Я видел, что за игру вы ведете. Знал, что вас заботит не Венеция, а собственная судьба и имя Лореданов.
– Мне очень жаль, что вы все воспринимаете таким образом, – сухо сказал Алессандро. – Я надеялся…
– Вы надеялись, что вам удастся обвести меня вокруг пальца. Нет, синьор. Я невосприимчив к лести. Ваша ложь не достигает моего слуха. До свидания.
Кипя от бушевавшего внутри гнева, Алессандро распрощался с престарелым государственным мужем. И только оказавшись наедине с самим собой в зале, примыкавшем к кабинету Долфина, он дал волю потоку приглушенных ругательств.
– Сочувствую. Порой он вызывает у меня такую же реакцию.
Алессандро быстро обернулся. То был Томассо Долфин, единственный сын Орио. Он был на несколько лет моложе Алессандро, но выглядел на десяток лет старше. Распутный образ жизни Томассо давал о себе знать в обрюзгших чертах лица и в мутных глазах. Он был в грязном поношенном костюме, с нечесаными сальными волосами.
Он робко приблизился к Лоредану.
– Вы нанесли визит старикану и убедились, что он не склонен отвечать на ваши миролюбивые обещания, – сказал Томассо. – Вполне вероятно, болезнь усилила его упрямство. Правда, я в этом сомневаюсь. С ним ничего серьезного, всего лишь небольшое расстройство желудка вкупе с финансовыми неприятностями. С первым он хорошо справился. Что же касается финансовых трудностей, то, боюсь, они будут вечно одолевать нас.
Алессандро пожал плечами.
– Я предполагал, что потерплю неудачу. И тем не менее…
– Конечно, было бы приятнее добиться своего, – усмехнулся Томассо.
Их внимание привлекли звуки девичьего смеха, раздававшегося за высоким окном, на верху лестницы. Алессандро взглянул через него на плохо подстриженные лужайки. Две женщины играли в некое подобие тенниса: когда одной из них удавалось ударить по мячу, то тот, как правило, летел прочь от противника.
Одна из женщин – полная, в простом наряде – была служанкой. Против нее играла девушка, стройная и худенькая, с копной рыже-золотистых волос, свободно вьющихся по плечам. Когда служанка послала мяч в сторону дома, девушка подняла лицо. У Алессандро перехватило дыхание, и он подумал, окажется ли она столь лучезарно красивой вблизи.
– Она очаровательна. Не так ли? – пробормотал стоявший рядом Томассо. Алессандро подавил возникшее у него стремление уйти прочь. Ему не нравился младший Долфин.
– Миленькая, – согласился Алессандро. – Служанка?
Томассо коротко и горько рассмеялся.
– Вы не случайно так подумали. Но мы не можем себе позволить наряжать ее в шелка, как того заслуживает подобная красота. Это моя сестра Фоска. Дитя, рожденное на свет, когда наши родители уже были на склоне лет. Свет очей моего отца, его утешение и радость, образ моей
– Она еще ребенок.
– Не совсем. Ей шестнадцать. Девушки в шестнадцать лет уже выходят замуж.
– Что же она делает дома? – спросил Алессандро. Венецианских девушек знатного происхождения – даже бедных – обычно еще в раннем возрасте помещали в монастырский пансион, где сохраняли их добродетель и обучали женским занятиям – вышиванию, музыке и сплетням. Они оставались там до тех пор, пока их родители не выдавали их замуж.
– Когда она узнала о болезни отца, ничто не могло заставить ее остаться вдалеке от дома, – объяснил Томассо. – Она сбежала из монастыря. Похитила лодку, умудрилась сесть на мель и была привезена сюда рыбаками. У нашей Фоски смелый характер. Даже излишне смелый. Отец вообще не хотел ее отсылать из дома. Но одна из сестер убедила его, что в доме, полном мужчин, взрослеющей девушке оставаться небезопасно. Здесь не хватает пожилых дам, которые могли бы сопровождать юную девушку. Служанка, с которой она играет в теннис, единственная женщина. – Он вздохнул. – Жаль. Не так ли?
– Что жаль?
– Что Фоска никогда не выйдет замуж. Вы видели, как мы живем. У нас нет лишнего цехина. [2] Старик проиграл в карты то, что не успел спустить на шлюх. У Фоски нет приданого. И как бы она ни была мила, без него замуж ее никто не возьмет. Так уж устроен мир. Я бы считал позором похоронить ее за монастырскими стенами. Согласны, синьор?
– Конечно, – согласился Алессандро, хотя не совсем понял извилистый ход рассуждений Томассо.
– А вот вы, синьор Лоредан, – мягко продолжил Томассо, – можете при выборе жены не задумываться о такой приманке, как приданое. Вы богаты. Я понимаю, что не следует в разговоре упоминать о деньгах – это дурные манеры! Но деньги подобны женщинам: когда их нет, вы не способны думать ни о Чем другом. И все же, как большинство венецианцев, вы в конце концов женитесь по расчету. А некоторые даже считают, что политический расчет намного важнее денег.
2
Старинная золотая венецианская монета. – Примеч. пер.
Беспринципность явственно прозвучала в словах юноши. Отчаянно проступала в его поведении, подобно кирпичам под растрескавшейся штукатуркой.
– Кажется, я начинаю понимать, – сухо заметил Алессандро. – Будучи моим тестем, старик Долфин вряд ли мешал бы моим предложениям, как это он делает сейчас.
– Вот-вот! Он все еще пользуется огромным влиянием, и если поддержит вас…
Алессандро бросил на Томассо оценивающий взгляд.
– Вы, синьор, умный парень. Думаю, в качестве моего шурина вы заслуживали бы кое-какого вознаграждения.
Томассо осклабился.
– Я знаю, что подобные вам истинные джентльмены никогда не забывают отблагодарить за добрый совет.
Алессандро вновь посмотрел в окно. Фоска, подобрав юбки, бежала через лужайку, стараясь перехватить мяч. Ее волосы развевались позади нее подобно знамени на ветру.
Она и Эмилия беспомощно искали глазами мяч, который, отскочив, упал в грязный, не используемый бассейн для рыб. Фоска рассмеялась и обняла служанку за шею. Эмилия шутливо пригрозила ей ракеткой.