Масонская касса
Шрифт:
— Так, — сказал он после паузы, и темные линзы бесстрастно отразили движение его губ вместе с сорвавшимся с них облачком пара. — Ах, я, старый болван! Ведь можно было, кажется, догадаться!
— Только не надо говорить, что это уже не в первый раз, — обманчиво ровным голосом попросил Слепой. — Тогда все было по-другому.
— Да, — согласился генерал, — тогда все действительно было по-другому. Ну что же… Черт, я даже не знаю, что сказать! Полагаю, предлагать тебе пересмотреть решение бесполезно…
— Абсолютно, — кивнул Слепой.
— И тем более бесполезно давить на жалость, — предположил генерал.
— Бесполезно, —
— Естественно, — вздохнул генерал. — Но почему ты просто не отказался?
Слепой пожал плечами.
— А смысл? Мой отказ мало того, что не спасет вас, так еще и меня заодно погубит. Вы ведь их знаете!
Генерал слабо улыбнулся.
— Фраза, достойная настоящего профессионала, — заметил он. — Раньше ты так не рассуждал.
— Вы все-таки пытаетесь давить на жалость, — констатировал Слепой.
— Ну, не соревноваться же мне с тобой в скорости и меткости стрельбы!
— Да, это ни к чему. Богу помолиться — и то было бы полезнее. Словом, простите меня, Федор Филиппович. Вы же понимаете, в этом нет ничего личного…
— Понимаю, — сказал генерал Потапчук и вдруг, изо всех сил оттолкнув его, бросился бежать, на бегу пытаясь выхватить зацепившийся за что-то пистолет.
Это не только было бессмысленно, но еще и довольно жалко выглядело. Морщась от неловкости, которую испытывал в данный момент за своего бывшего начальника, пожилого, солидного человека, совершенно потерявшего лицо от животного страха смерти, Слепой вынул из-за пазухи пистолет, оттянул ствол, неторопливо прицелился и нажал на спуск. Выстрел прозвучал, как негромкий хлопок в ладоши, генерал Потапчук споткнулся на полушаге и, широко взмахнув руками, упал лицом вниз.
Слепой быстро подошел к нему, остановился над распростертым на скользкой зимней аллее телом и, не торопясь, но и не медля, с холодной деловитостью истинного профессионала произвел контрольный выстрел в затылок. Тело в черном кашемировом пальто судорожно дернулось и замерло, распластавшись на земле, как пустой мешок. Убийца перешагнул через него и, равнодушно отбросив носком сапога свалившуюся с головы генерала старую ушанку, быстро зашагал прочь, в сторону, противоположную той, куда уехала генеральская машина.
Была пятница, двадцать третье февраля; до пожара в шахте оставалось чуть меньше пяти месяцев, а до самой шахты было что-то около семисот километров.
— Двадцать третье февраля, — проворчал Клещ, понемногу притормаживая и сквозь забрызганное дорожной грязью ветровое стекло вглядываясь в правую обочину. — Нормальные люди водку жрут и от телок подарки принимают, а мы, как эти… Ну, где тут этот поворот?
— До поворота еще с километр будет, — сообщил ему Диван, запуская руку под белый маскировочный балахон и роясь в кармане непромокаемого австрийского лыжного комбинезона на гагачьем пуху. — А что до водки, — продолжал он менторским тоном, — так нынче, чтоб ты знал, в моде здоровый образ жизни.
С этими словами он выудил из-под балахона сигарету, сунул ее в зубы, чиркнул колесиком бензиновой зажигалки и с огромным удовольствием задымил.
— Факт, — поддержал его с заднего сиденья Кисель. — Вот у нас в Москве, в Ботаническом саду, два академика недавно поставили эксперимент…
Кисель был коренной
— Какой еще эксперимент? — недовольно буркнул Клещ, который любил выпить в праздник и не любил водить автомобиль по скользким зимним дорогам.
— А они всю весну, прямо с первого марта и до конца мая, поливали березу водкой, — самым серьезным тоном сообщил Кисель.
— Чего только люди от большого ума не придумают! — искренне огорчился простодушный Клещ. В недалеком прошлом он был боксером среднего веса; с чувством юмора у него было не ахти, но в данный момент его руки были намертво прикованы к баранке, так что языкастый Кисель ничем не рисковал. — Лучше б они эту водяру бомжам отдали, уроды… Ну, и что из этого вышло?
— Ну, как «что»? — Отражение Киселя в зеркале заднего вида пожало плечами. — А сам-то ты как думаешь — что? Почки отвалились — вот что!
Диван поперхнулся дымом; молчаливый Малина, деливший с Киселем заднее сиденье, коротко фыркнул и снова отвернулся к окну, за которым по-прежнему не было ничего, кроме черно-белой пестроты заснеженного, по пояс утонувшего в сугробах густого хвойного леса. На спидометре намоталось еще добрых триста метров, прежде чем Клещ переварил услышанное «научное» сообщение.
— Закопаю урода! — пообещал он, всем телом оборачиваясь назад и делая вид, что собирается ударить с сильно преувеличенным испугом забившегося в угол Киселя пудовым костлявым кулачищем.
Машина опасно вильнула, и Клещ был вынужден сосредоточить свое внимание на дороге.
— Где-то здесь, — сквозь клубы дыма проговорил Диван, когда все отсмеялись.
— Сам вижу, — проворчал Клещ, опять снижая скорость.
Справа промелькнул залепленный снегом треугольник дорожного знака, предупреждавшего о приближении к пересечению с второстепенной дорогой, а потом показалась и сама дорога — узкий, с обеих сторон огороженный высоченными смерзшимися сугробами съезд на лесной проселок. Клещ еще сильнее придавил тормозную педаль, почти остановив машину, переключился на первую передачу и под размеренное щелканье реле указателя поворота аккуратно съехал с шоссе. Правое переднее колесо сразу же угодило в глубокую ледяную колдобину, и в багажном отсеке дружно брякнули сваленные в кучу лыжи.
Этот характерный звук снова привел оттаявшего было Клеща в мрачное расположение духа, напомнив, что в конце пути их ждет занятие куда менее приятное, чем вышибание чьих-нибудь мозгов.
— Двадцать третье февраля, — мрачно повторил он.
— Февра-бля, — поправил с заднего сиденья неугомонный Кисель.
— Во-во, — еще мрачнее буркнул Клещ. — Во, дает Губа! Такой большой, а в сказки верит…
— Во-первых, не Губа, а Константин Захарович Губарев, — снова беря менторский тон, который очень хорошо ему удавался, поправил Диван. — Вряд ли единодушно избранному мэру нашего родного города понравится, что один из его ближайших помощников лепит ему какую-то собачью… да нет, что я говорю! — не собачью, а прямо-таки уголовную кличку!