Масонская касса
Шрифт:
— Вот именно, — проворчал Журавлев.
— Ты москвичей проверить не забудь, — напомнил Зяма. — Не нравится мне, что столичных фраеров сюда потянуло. Лес он будет валить… Похоже, уже и в Москве про наши дела пронюхали.
— Знать бы еще, что это за дела такие, — с тоской в голосе подхватил Журавлев.
— Боюсь, что лесопромышленников этих мутных Сенатор сюда намылил, — пропустив его реплику мимо ушей, продолжал Зимин. — Неймется ему, понимаешь…
— Разберемся, — безо всякого энтузиазма пообещал Журавлев.
— Ну, тогда я пошел. Только ты, начальник, больше не пей. Ну, хотя бы до вечера.
— Иди-иди. Он меня еще учить будет… Давно в обезьяннике не куковал?
— Ох, давно! — с ностальгической мечтательностью
— Помню, — деловым тоном сообщил Журавлев. — Да мне и помнить не надо. Дела в архиве, а там все очень подробно записано.
— Но-но, потише, писатель! — шутливо воскликнул Зимин. Глеб усмехнулся, поскольку хорошо представлял цену этой шутливости. — Писать не один ты умеешь, не забудь!
— Помню, — все тем же будничным, деловым тоном сказал начальник милиции. — Потому дела и в архиве, а не… Ну, сам понимаешь. Не в суде.
Они немного посмеялись над этой шуткой, которая вовсе таковой не являлась. Зимин, несмотря на то что собрался уходить, провел в кабинете еще некоторое время — ровно столько, сколько понадобилось Журавлеву, чтобы отдать необходимые распоряжения. Глеб оценил деловую хватку Василия Николаевича: хорошо, по всей видимости, зная начальника милиции, он постарался убедиться, что его просьба будет выполнена раньше, чем подполковник напьется до потери сознания.
Когда в наушнике послышался стук закрывшейся двери и тяжелые шаги по гулкому милицейскому коридору, Глеб посмотрел на часы. Было, конечно, интересно, что еще предпримет Зяма, но время уже поджимало. Над городом стремительно сгущались ранние сумерки короткого пасмурного дня, а у Глеба еще оставались дела, которые следовало закончить до того, как Якушев вернется в гостиницу. Кроме того, Зимин почти наверняка воздержится от каких-либо решительных шагов, пока полностью не уяснит обстановку. Глеб вынул из уха микрофон, отключил аппаратуру, завел двигатель и покатил в Дубки, на свою новую конспиративную квартиру. Вскоре ему предстояло сюда переселиться; он мог бы сделать это прямо сейчас, но лучше было немного потерпеть и хорошенько запутать майора.
Переодеваясь из недавно купленного «бизнесменского» обмундирования в свои старые, привычные и удобные вещи, Глеб подумал, что генерал Потапчук наверняка счел бы его поведение мальчишеским. Впрочем, поворчав, Федор Филиппович рано или поздно согласился бы с тем, что прямая далеко не всегда является кратчайшим путем между двумя точками. Даже в геометрии данная аксиома верна далеко не всегда, а уж в отношениях между людьми… В отношениях с людьми и, в частности, в своей работе Федор Филиппович и сам очень редко действовал напрямик. Именно благодаря этому свойству генеральской натуры в распоряжении Глеба Сиверова в данный момент и находилась вот эта квартира со всем ее воистину неоценимым — не считая мебели, конечно, — содержимым.
На выезде из микрорайона Слепой остановил машину напротив коммерческой палатки и приобрел две бутылки водки. Качество данного продукта вызывало у него серьезные сомнения и даже опасения, однако капризничать он не стал, поскольку все равно не собирался употреблять этот продукт внутрь. Оставив «форд» за углом, он вошел в гостиницу, поинтересовался у приветливой регистраторши, не вернулся ли еще его сосед по номеру, узнал, что нет, не вернулся, и, получив ключ, поднялся наверх. В номере он первым делом вылил полторы бутылки водки в унитаз и спустил воду. Потом надел перчатки, пропитал водкой носовой платок и в течение четверти часа тщательно протирал им все, к чему прикасался или хотя бы теоретически мог прикоснуться, в том числе и обе водочные бутылки. По окончании этой работы в номере вообще не осталось отпечатков пальцев, не считая тех, что оставила в труднодоступных местах гостиничная обслуга, занимаясь уборкой или двигая мебель. Протертые водкой поверхности издавали соответствующий запах; Глеб прополоскал водкой рот, втер немного в
Услышав, как поворачивается ручка входной двери, Глеб бросился лицом вниз на кровать и захрапел. Якушев вошел, постоял немного над тем, что казалось ему бесчувственным телом, а потом вслух обозвал Глеба свиньей (в его голосе наряду с вполне понятным отвращением звучали нотки превосходства, чуть ли не торжества), сплюнул и гордо удалился — надо полагать, в ресторан, наверстывать упущенное. Дверь он на этот раз запер снаружи, прихватив ключ с собой.
Услышав, как дважды щелкнул замок, Сиверов бесшумно вскочил с кровати и начал действовать — внешне неторопливо, а на самом деле с той продуманной быстротой, которая не допускает ни одного лишнего движения и неизменно оказывается намного эффективнее любой, даже самой лихорадочной, суеты. Он подобрал и спрятал в карман окурки, надел куртку, с отвращением натянул влажные, издающие резкий запах водки перчатки, выключил свет и подошел к окну. Окна в гостинице, к его огромному удовлетворению, уже успели заменить на пластиковые, что позволяло сэкономить массу времени, которое в противном случае пришлось бы потратить на возню с замазанными намертво присохшей краской шпингалетами и бумагой, которой на зиму заклеивают щели в рамах. Глеб открыл окно, выставил голову наружу и огляделся. Перед гостиницей, на его счастье, никого не оказалось; мимо проехала машина, разминулась со встречной и скрылась за углом. Глеб поднял с пола стоявшую наготове сумку со своими нехитрыми пожитками (не то чтобы они были ему чересчур дороги, но и оставлять их здешним ментам в качестве вещественных доказательств не хотелось), старательно прицелился и бросил ее в сугроб. Глеб подумал, не прыгнуть ли ему следом, но решил не рисковать. Третий этаж — пустяк, но под окном останутся слишком уж красноречивые следы, да и глаз вокруг предостаточно. Одно дело — упавшая откуда-то сверху сумка, и совсем другое — прыгающий из окна сорокалетний мужик…
Секунд тридцать он потратил на возню с замком: пятнадцать ушло на то, чтоб его открыть, и еще столько же — на то, чтобы закрыть. Никого не встретив, он прошел длинным коридором и спустился по лестнице на первый этаж. Приветливая регистраторша представляла собой серьезную проблему именно в силу своей приветливости и разговорчивости. Память у нее профессиональная, и она не прочь поболтать, ответить на вопросы — даже на вопросы постояльцев, не говоря уже о тех, которые задают хмурые; люди в милицейских мундирах…
Ему повезло: в фойе было полно народу, каких-то шумных, пестро одетых подростков. Было их человек двадцать. Задерганная дама средних лет, по виду учительница, держа в руках расползающуюся стопку каких-то перепутанных бумаг, пыталась одновременно общаться с регистраторшей и держать в узде это боевое подразделение гуннов. Гунны, надо понимать, приехали на экскурсию. Глеб не стал гадать, почему их не разместили в спортзале какой-нибудь школы, а просто, воспользовавшись ситуацией, незаметно проскользнул через холл и вышел на улицу.
Несмотря на близость весны, вместе с темнотой вернулся мороз. Ледяной воздух резал лицо, как скальпель хирурга, и Сиверов невольно вспомнил водителя «уазика», который подбросил их до города и жаловался, что из-за высокой влажности мороз в здешних краях переносится намного труднее, чем в других местах. Направляясь туда, где лежала в сугробе его сумка, Глеб озадаченно качал головой: они с Якушевым сошли с поезда сегодня утром, около восьми, а казалось, что с тех пор минула, самое меньшее, неделя.