Масоны
Шрифт:
– Нигде я не могу хлопотать, понимаешь ли? Меня судьба лупит со всех сторон!
– воскликнул Тулузов.
– Это точно, что с кажинным человеком бывает... Вот тоже один из свидетелей наших ужасно как начинает безобразничать.
– Кто такой?
– спросил Тулузов с более и более возрастающим гневом.
– Все тот же безобразный поручик... требует себе денег, да и баста...
– Ему давали уж денег, и сколько раз после того!
– кричал Тулузов.
– А он еще хочет, и если, говорит, вы не дадите, так я пойду и скажу, что дал фальшивое показание.
Тулузов при этом окончательно вышел
– Так зачем же ты, каналья этакая, меня с такими негодяями свел?.. Я не с них, а с тебя спрошу, - ты мой крепостной, - и изволь с ними улаживать!
Тут, в свою очередь, Савелий обозлился.
– Улаживать с ним можно только одним - дать ему денег.
– Ну, так ты и давай из своего кармана. Довольно ты их у меня наворовал.
– Да ведь это что же-с?.. И другие, может, еще больше меня воровали...
Тулузов, поняв, на чей счет это было сказано, бросился было бить Савелия, но тот движением руки остановил его.
– Не смейте меня пальцем тронуть! Не вы мне, а я вам нужен! проговорил он.
– Никто мне не нужен!
– ревел на весь дом Тулузов.
– Я убью тебя здесь же на месте, как собаку!
– Нет, не убьете! Вы людей убивали, когда в бедности были, а теперь побережете себя, - возразил, каким-то дьявольским смехом усмехнувшись, Савелий и затем пошел.
– Я тебя завтра же на каторгу сошлю!
– кричал ему вслед Тулузов.
– Не сошлете!
– отозвался опять с тем же демонским смехом Савелий.
XIV
Савелий Власьев не ошибся, говоря, что барин не сошлет его; напротив, Василий Иваныч на другой же день, ранним утром, позвал его к себе и сказал ему довольно ласковым голосом:
– Тебе глупо было вчера так грубить мне!
– Да это простите, виноват! Обидно тоже немного показалось, - слегка извинился Савелий Власьев.
– Ну, и этому негодяю поручику дай немного денег!
– продолжал Тулузов.
– Непременно-с надобно дать! Он уверяет, что никаких средств не имеет, на что существовать.
– Я готов ему помочь; но все-таки надобно, чтобы предел был этой помощи, - заметил Тулузов.
– Предел будет-с; решись только дело в вашу пользу, мы ему сейчас в шею дадим, да еще и самого к суду притянем, - умно сообразил Савелий Власьев.
– И нужно будет это сделать непременно, - подхватил Тулузов, - но ты сегодня же и дай ему!
– Сегодня, если только найду; а то его, дьявола, иной раз и не сыщешь, - объяснил Савелий.
– Где ж он, собственно, живет?
– спросил Тулузов.
– Это трудно сказать, где он живет; день пребывает около Иверских ворот, а ночи по кабакам шляется или посещает разных метресс своих, которые его не прогоняют.
– Ну, а другие свидетели ничего не говорят?
– Из других старичок-чиновник помер; замерз ли он, окаянный, или удар с ним был, - неизвестно.
– А другой, молодой?
– Тот ведь-с человек умный и понимает, что я ему в те поры заплатил дороже супротив других!.. Но тоже раз сказал было мне, что прибавочку, хоть небольшую, желал бы получить. Я говорю, что вы получите и большую прибавочку, когда дело моего господина кончится. Он на том теперь и успокоился, ждет.
Объяснив все это барину, Савелий Власьев поспешил на розыск пьяного поручика, и он это делал не столько для
– Вы имеете надобность до князя?
– спросил он.
– Имею!..
– отвечал нетвердым голосом поручик.
– Я пришел с жалобой на... фу ты, какого важного барина... Тулузова и на подлеца его Савку управляющего.
При имени Тулузова камер-юнкер впился в поручика и готов был почти обнять его, сколь тот ни гадок был.
– Чем именно обидел вас господин Тулузов?
– сказал он, внимательнейшим образом наклонив ухо к поручику, чтобы слушать его.
– Чем он может меня обидеть?.. Я сам его обижу!..
– воскликнул тот с гонором, а затем, вряд ли спьяну не приняв камер-юнкера, совершавшего служебные отправления в своем галунном мундире, за самого генерал-губернатора, продолжал более униженным тоном: - Я, ваше сиятельство, офицер русской службы, но пришел в бедность... Что ж делать?.. И сколько времени теперь без одежды и пищи... et comprenez vous, je mange се que les chiens ne mangeraient pas [194] ... а это тяжело, генерал, тяжело...
194
и, понимаете, я ем то, чего не стали бы есть собаки... (франц.).
И при этом у бедного поручика по его опухшей щеке скатилась уж слеза. Камер-юнкер выразил некоторое участие к нему.
– Вы успокойтесь и объясните, что же собственно сделал вам неприятного господин Тулузов?
– Он...
– начал нескладно объяснять поручик.
– У меня, ваше сиятельство, перед тем, может, дня два куска хлеба во рту не бывало, а он говорит через своего Савку... "Я, говорит, дам тебе сто рублей, покажи только, что меня знаешь, и был мне друг!.." А какой я ему друг?.. Что он говорит?.. Но тоже голод, ваше сиятельство... Иные от того людей режут, а я что ж?.. Признаюсь в том... "Хорошо, говорю, покажу, давай только деньги!.."
– Господа, прошу прислушаться к словам господина поручика!
– обратился камер-юнкер к другим просителям, из коих одни смутились, что попали в свидетели, а другие ничего, и даже как бы обрадовались, так что одна довольно старая салопница, должно быть, из просвирен, звонким голосом произнесла:
– Как, сударь, не слыхать?.. Слышим, не глухие...
– И что же вы показали?..
– отнесся потом камер-юнкер к поручику.
У того от переживаемых волнений окончательно прилила кровь к голове.