Масоны

Писемский Алексей Феофилактович

– Что вы, что вы!
– воскликнула откупщица с испугом.
– Теофил Терентьич, напротив, желает увеличить вам плату. Помилуйте, исправник всегда нужен для откупа!

– Нет-с, этого увеличиванья я никак не допущу!
– воскликнула, в свою очередь, Миропа Дмитриевна.

– Мы там увидим!
– заключила откупщица.

Успокоившись в этом отношении, Миропа Дмитриевна начала соображать, зачем Аггей Никитич почти каждый вечер ходит к аптекарю, и спросила как-то его об этом.

– Как зачем?
– произнес тот, не пошевелив ни одним мускулом в лице.
– Я хожу, потому что посвящаюсь в масонство, которое, ты знаешь, всегда было целью моей жизни.

– Мало ли что было!
– заметила злобно-насмешливым тоном

Миропа Дмитриевна.
– А теперь тебе зачем оно нужно?

Аггей Никитич пожал плечами.

– Я не понимаю, что ты хочешь сказать, - отозвался он сурово.

– Чего ж тут не понимать?
– продолжала тем же злым тоном Миропа Дмитриевна.
– Ты прежде желал масоном быть, чтобы получить место, которое было получил, но назло мне бросил его.

– Да, я точно так же по милости масонов исправник теперь, - сказал, тоже не совсем добрым смехом засмеявшись, Аггей Никитич.

– Пожалуйста, прошу тебя, не ссылайся на это! Ты без всяких масонов можешь быть всю жизнь исправником, потому что тебя все очень любят и считают за примерного чиновника.

– Но я вовсе не для служебной выгоды желаю масонства, а этого требует мой дух, - душа моя!
– объяснил, наконец, Аггей Никитич.

– Не говори ты мне этих глупостей! Душа его, дух требует!..
– почти крикнула Миропа Дмитриевна.

– Нет, душа моя и дух мой не глупость!
– возразил ей резко и, видимо, обидевшись Аггей Никитич.

– Как же! Очень уж они, как я вижу, умны у тебя!.. Что же вы с этим старым хрычом, аптекарем, читаете, что ли, или он учит тебя чему-нибудь?

– Разговариваем и читаем, - проговорил Аггей Никитич.

– А кто другие еще у него бывают?

– Никого!

– А жена его тут же с ним сидит?

– Нет!

– Ты, значит, никогда не видал ее?

– Видал, когда она тут проходила.

– Куда проходила?

– К себе там.

– Откуда?

– Да я не знаю откуда.

Сколь ни тяготил Аггея Никитича подобный допрос, однако он сумел произнести свои ответы с такою апатией, что совершенно уничтожил в Миропе Дмитриевне всякое подозрение. А вместе с тем предпринял и другую предосторожность в том смысле, что стал не так часто бывать у Вибелей, отзываясь тем, что будто бы очень занят службой, а все обдумывал, как ему объясниться с панной. Открыться ей в любви на словах у Аггея Никитича решительно не хватало ни уменья, ни смелости. Будь она девушка, он скорей бы решился бухнуть ей о своей страсти; но она была замужняя женщина, а потому Аггею Никитичу казалось не совсем благородным сбивать ее с истинного пути. Положим, что пани Вибель прежде, еще до него, соскакивала с сего пути; но она все-таки опять вернулась на этот путь, а он опять, так сказать, вызывал ее сделать козла в сторону. Любовь, разумеется, пересилила все эти соображения, и Аггей Никитич ждал только удобной минуты, чтобы совершить задуманное. Однажды он в кабинете у своего наставника застал также его супругу. Аггей Никитич полагал, что она сейчас уйдет, однако вышло не то: пани продолжала сидеть; сам же Вибель, видимо, находился в конфузливом положении.

– Она, - сказал он, указав на жену пальцем, - также желает быть посвященной в учение масонов.

– Вот как!
– воскликнул несколько с удивлением Аггей Никитич.

– Что ж, вы разве не рады моему товариществу?
– спросила пани Вибель.

– Как это возможно, чтобы я не рад был? Я в восторге!
– проговорил Аггей Никитич.

– И я тоже в восторге!
– подхватила пани Вибель.

– А если вы оба рады, так и прекратите ваше пустословие!
– остановил их аптекарь, сжигаемый нетерпением приступить к поучению.
– Нынешнюю беседу нашу, - продолжал он, - мы начнем с вопроса, как франкмасонство относится к государству и церкви? Обойти этих основных элементов человеческого общества масоны не могли, ибо иначе им пришлось бы избегать всего, что составляет самое глубокое содержание

жизни людей; но вместе с тем они не образуют из себя ни политических, ни религиозных партий. Цель их единая: внушить людям гуманность, чтобы они за католиком, за лютеранином, за православным не забывали человека. Масоны требуют, чтобы каждый, не будучи индифферентен, признавал бы в то же время истинную терпимость.

Слово "терпимость", по-видимому, не ускользнуло от внимания слушателей, так что они даже переглянулись между собой, причем Аггей Никитич как бы спросил своим взглядом: "А что, господин Вибель сам-то терпелив ли и добр?" - "Да, кажется", - ответила ему тоже взором пани.

– Хотя франкмасоны не предписывают догматов, - развивал далее свою мысль наставник, - тем не менее они признают три истины, лежащие в самой натуре человека и которые утверждает разум наш, - эти истины: бытие бога, бессмертие души и стремление к добродетели. Масоны поклоняются всемогущему строителю и содержителю вселенной и утверждают, что из него исходит всякая телесная, умственная и нравственная жизнь, не делая при этом никакого определенного представления о сверхчувственном. Убеждение в том, что душа наша бессмертна, мы должны питать в себе для успокоения духа нашего и для возможности утешения в страданиях. Истинный масон не может представить себе полного уничтожения самосознательного и мыслящего существа, и потому об умерших братьях мы говорим: "Они отошли в вечный восток", то есть чтобы снова ожить; но опять-таки, как и о конечной причине всякого бытия, мы не даем будущей жизни никакого определения.

Проговорив это, почтенный ритор развел с явною торжественностью руками, желая тем указать своим слушателям, что он прорек нечто весьма важное, и когда к нему в этот момент подошел было приласкаться кот, то Вибель вместо того, чтобы взять любимца на колени, крикнул ему: "Брысь!" - и сверх того отщелкнул его своим табачным носовым платком, а сам снова обратился к напутствованию.

– Необходимость добродетели, - возглашал он, - глубоко внедрена в существе франкмасонства; от всего, что оскорбляет добродетель, масонство отвращается, потому что в одной только добродетели оно видит путь к спасению и счастию человечества.

– Татко, да что ты называешь добродетелью?
– воскликнула пани Вибель.

– Я называю добродетелью все, что делается согласно с совестью нашей, которая есть не что иное, как голос нашего неиспорченного сердца, и по которой мы, как по компасу, чувствуем: идем ли прямо к путеводной точке нашего бытия или уклоняемся от нее.

При этом Аггея Никитича заметно покоробило, а пани Вибель ничего, и она только, соскучившись почти до истерики от разглагольствования своего супруга, вышла в соседнюю комнату и громко приказала своей горничной тут же в кабинете накрыть стол для чая. Вибель, конечно, был удивлен таким распоряжением и спросил ее:

– Но отчего же мы сегодня не в столовой будем пить чай?

– Оттого, что ты Аггея Никитича не выпустишь отсюда, а он и я утомились тебя слушать.

– Помилуйте, нисколько!
– возразил Аггей Никитич, весьма смущенный такой откровенностью пани Вибель.

Но тут вмешался сам Вибель.

– Если вы чувствуете утомление, - отозвался он, - то лучше прекратить занятия, ибо гораздо полезнее меньше выслушать, но зато с полным вниманием, чем много, но невнимательно. По крайней мере, вы, господин Зверев, то, что я теперь говорил, уяснили себе вполне?

– Уяснил-с!
– отвечал, вспыхнув в лице, Аггей Никитич, предчувствуя, что Вибель начнет экзаменовать его, и тот действительно спросил:

– Что же именно я сказал?

Аггей Никитич пришпорил свою память насколько мог.

– Вы изволили говорить, что масоны признают три истины: бога, бессмертную душу и будущую жизнь!
– ответил он.

– Не то, не то!
– остановил его Вибель.
– Бессмертная душа и будущая жизнь одно и то же, а я о третьей истине говорил, совершенно отдельной.