Масоны
Шрифт:
– Покорнейше прошу пожаловать ко мне в кабинет!
Аггей Никитич пошел за ним и в дверях кабинета, между теми же двумя шкафами с narcotica и heroica, встретил пани Вибель, которая была одета далеко не по-домашнему и торопливо сказала ему:
– Пан Зверев, когда вы переговорите с таткой, приходите ко мне чай пить!
– Да, прошу вас, - поддержал ее Вибель.
Аггей Никитич молчаливым поклоном изъявил благодарность обоим супругам за такое приглашение: расчет его, как видит читатель, удался вполне.
Кабинет старого аптекаря оказался типом кабинетов аккуратных, дельных и расчетливых немцев.
Усевшись сам и усадив своего гостя, старый аптекарь, видимо, хотел прежде всего расспросить о gnadige Frau.
– Госпожа Сверстова где же теперь живет?
– сказал он.
– У Егора Егорыча Марфина, у которого муж ее служит врачом, - объяснил Аггей Никитич.
– Понимаю!
– произнес не без глубокомыслия Вибель.
– Я слыхал о господине Марфине!.. Это богатый русский помещик?
– Очень богатый и при этом масон.
– Так!
– подтвердил Вибель.
– Эмма Карловна, - продолжал он затем медленно, - рекомендует мне вас, как человека, ищущего и еще не обретшего истинного пути.
– Совершенно не обретшего!
– подхватил Аггей Никитич, закидывая голову немного назад от напора разнообразных чувствований и от сознания, что если он искал в настоящие минуты, то не того, чего искал прежде.
– И вы находите меня способным подвести вас к этому пути?
– спросил Вибель.
– Вполне!
– отрезал ему Аггей Никитич.
– Но из чего же вы заключили это?
– допытывался Вибель.
– Из того, что вы были под присмотром полиции!
– снова отрезал Аггей Никитич.
– И теперь даже нахожусь!
– воскликнул Вибель с явной гордостью.
– А поэтому вы понимаете, как тут нужно поступать?
– Понимаю, - отвечал Аггей Никитич.
– Прежде всего надобно быть молчаливым, как рыба, - так?
– Так!
– произнес Аггей Никитич.
Вибель после того погрузился в соображения.
– Значит, нашу работу мы должны разделить на значительное число уроков.
– Непременно-с!
– воскликнул Аггей Никитич, обрадованный таким намерением Вибеля.
– А в настоящий вечер вам угодно будет выслушать мое первое вступление?
– С величайшей радостью!
– произнес Аггей Никитич, уже струхнувший, чтобы не чересчур долго его наставник затянул свое вступление.
– Если так, то...
– сказал Вибель и, встав с кресла, поспешил поплотнее притворить дверь, что он, наученный, вероятно, прежним опытом, сделал весьма предусмотрительно, ибо в эту дверь подсматривала и подслушивала его молодая супруга, которой он сделал свой обычный повелительный жест, после чего она, кокетливо высунув ему немного язык, удалилась, а Вибель запер дверь на замок.
–
– Известно, - отвечал Аггей Никитич.
– Но почему же это союз?
– вопросил его Вибель.
Аггей Никитич не сумел объяснить, почему.
– Потому, - продолжал Вибель, - что проявлением стремления людей к религии, к добру, к божественной жизни не может быть единичное существо, но только сонм существ, кои сливаются в желании не личного, но общего блага.
Проговорив это, Вибель взглянул на Аггея Никитича, как бы желая изведать, понимает ли неофит [99] , что ему говорится, и, убедившись, что тот понимает, продолжал с еще большим одушевлением:
– Это стремление любить, соединяться создает целый ряд союзов, из коих одни тесны, каковы союзы: дружественные, любовные, брачные, семейные, корпоративные; другие, как, например, союзы сословные, государственные и церковные, более всеобъемлющи. Но самым широким союзом является тот, который ставит для себя лишь предел человеческого чувствования и мышления. Из этого союза не изгоняются те, которые веруют иначе, но только те, которые хотят не того и поступают не так; этот-то союз союзов и есть франкмасонство! Кроме сего союза, нет ни одного, в основе которого лежало бы понятное лишь добрым людям. В масонстве связываются все контрасты человечества и человеческой истории. Оно собирает в свой храм из рассеяния всех добрых, имея своей целию обмен мыслей, дабы сравнять все враждебные шероховатости. Совершается это и будет совершаться дотоле, пока человечество не проникнется чувством любви и не сольется в общей гармонии.
Аггей Никитич слушал Вибеля все с более и более возрастающим утомлением, потому что когда поучали его Егор Егорыч и Мартын Степаныч, то они старались снисходить к уровню понятий Аггея Никитича, тогда как добродушный немец сразу втащил его на высоту отвлеченностей и не спускал оттуда ни на минуту.
– Мы, люди...
– начал было он снова, но в это время послышался стук в дверь.
– Wer ist da? [208]– сердито отозвался на это Вибель.
– Позвольте мне ключ, достать medicamenta heroiса!
– отвечал ему тоже по-немецки голос помощника.
208
Кто там? (нем.).
– Какого именно?
– спросил его на том же языке Вибель.
– Mercurius sublimaticus corrosivus, - пояснил помощник.
– Ah, ja, gleichviel! [209]– проговорил Herr Вибель и, знаменательно качнув головой Аггею Никитичу, заметил: - Это вот свидетельствует о нравах здешних!
Аггей Никитич также ответил ему знаменательным кивком, поняв, что хотел сказать аптекарь.
А затем Herr Вибель, отперев дверь, сунул помощнику ключ и, снова заперев ее, принялся, не теряя минуты, за поучение:
209
А, да, столько же! (нем.).