Масоны
Шрифт:
Артасьев был хоть и недалекого ума, но очень добрый человек и, состоя тоже некогда в масонстве, со времени еще князя Александра Николаича Голицына, служил директором гимназии в изображаемой мною губернии.
Кроме вышеизложенного, в постскриптуме письма его было прибавлено, что Петр Григорьич Крапчик одночасно скончался и что столь быстрая смерть его главным образом последовала от побега из родительского дома Екатерины Петровны, обвенчавшейся тайно с господином Ченцовым.
– Опять новый сюрприз от племянничка!
– воскликнул Егор Егорыч, разводя руками, и сейчас же торопливо пошел к Сусанне,
– Не удивляйтесь и не волнуйтесь!
– сказал он ей и дал прочесть конец письма Артасьева.
На первых порах Сусанна в самом деле взволновалась немного, но потом ничего.
– Покойная сестра это предсказывала и незадолго до смерти своей мне говорила, что если она умрет, то Валерьян Николаич непременно женится на Катрин, - проговорила она, грустно улыбаясь.
– Почему же Людмила думала это?
– спросил Егор Егорыч с удивлением.
– Она, вероятно, замечала, что mademoiselle Катрин нравилась Валерьяну.
– Фу ты, черт возьми! Что в ней могло ему нравиться?
– вспылил Егор Егорыч.
– Я, как сужу по себе, то хоть и видел, что Петр Григорьич желал выдать за меня дочь, но я прямо показывал, что она мне противна!.. Бог знает, что такое... Черкесска какая-то, или персиянка! А между тем Валерьян любил Людмилу, я она его любила, - понять тут ничего нельзя!
Сусанна слушала мужа молча.
– Этому браку, я полагаю, есть другая причина, - продолжал Егор Егорыч, имевший, как мы знаем, привычку всегда обвинять прежде всего самого себя. Валерьян, вероятно, промотался вконец, и ему, может быть, есть было нечего, а я не подумал об этом. Но и то сказать, - принялся он далее рассуждать, как же я мог это предотвратить? Валерьян, наделав всевозможных безумств, не писал ко мне и не уведомлял меня о себе ни единым словом, а я не бог, чтобы мне все ведать и знать!
– Вы нисколько тут не виноваты!
– проговорила, наконец, Сусанна.
– Вам это подсказывает ваша чуткая совесть?
– спросил Егор Егорыч, устремляя пристальный взгляд на Сусанну.
– Да!
– произнесла она твердым голосом.
– Ну, когда говорят ангелы, то им должно верить, - пробормотал Егор Егорыч и хотел было поцеловать руку у жены, но воздержался: подобное выражение того, что происходило в душе его, показалось ему слишком тривиальным.
– Меня, впрочем, тут не одно это беспокоит, но и другое! продолжал он.
– Хорошо еще, когда Валерьян не понимает, что он натворил: он, называя вещи прямо, убийца Людмилы, он полуубийца вашей матери и он же полуубийца Крапчика; если все это ведомо его сознанию, то он живет в моральном аду, в аду на земле... прежде смерти!
– Пусть и испытает этот ад!
– рассудила с своей стороны Сусанна.
– Он может раскаяться и избегнуть ада вечного.
– Он непременно бы раскаялся, - кипятился Егор Егорыч, - когда бы около него был какой-нибудь духовный руководитель, а кто им может быть для него?.. Не супруга же его... Той самой надобна больше, чем ему, руководящая рука!.. Мне, что ли, теперь написать Валерьяну, я уж и не знаю?
– присовокупил он в раздумье.
– Вам, по-моему, нечего писать ему в настоящую минуту!
– заметила Сусанна.
– Укорять его,
– О, что об этом и говорить!
– воскликнул Егор Егорыч.
– Я не отвергал его тысячекратно и готов снова тысячекратно не отвергнуть!
Не ограничиваясь, впрочем, такого рода совещанием с своей юной супругой, Егор Егорыч рассказал о полученном им известии gnadige Frau и Сверстову, а также и о происшедшем по этому поводу разговоре между ним и женою. Gnadige Frau сразу же и безусловно согласилась во всем с мнением Сусанны и даже слегка воскликнула, кладя с нежностью свою костлявую руку на белую и тонкую руку Сусанны.
– Сама мудрость говорила вашими устами!
Но доктор сомнительно почесывал у себя в затылке.
– Все-таки я вижу, что малый может погибнуть!
– произнес он. Согласен, что писать к нему Егору Егорычу неловко, ехать самому тем паче, но не выкинуть ли такую штуку: не съездить ли мне к Валерьяну Николаичу и по душе поговорить с ним?
– По какому же праву ты приедешь в незнакомый тебе дом?
– сделала первый вопрос gnadige Frau.
– Ах, боже мой, - закричал на это доктор, - скажу, что ездил на практику и, заблудившись, заехал, увидав городскую усадьбу!
– Но это будет ложь, и такая явная, что ее сейчас поймут; потом, что именно и о чем ты будешь говорить с господином Ченцовым?
– поставила второй вопрос gnadige Frau.
– Я буду с ним говорить, - начал было довольно решительно доктор, - что вот Егор Егорыч по-прежнему любит Валерьяна Николаича и удивляется, почему он его оставил!
– И что же из этого может произойти?
– поставила третий вопрос gnadige Frau.
– Произойдет, что Валерьян Николаич опять пожелает сблизиться с дядей, - отвечал ей доктор.
– Может это произойти?
– спросила уже Егора Егорыча gnadige Frau.
– Нет, не может, - сознался тот с печальным выражением в лице, - и по многим причинам, из коих две главные: одна - его совесть, а другая - его супруга, которая не пожелает этого сближения!
– И я то же думаю!
– подтвердила Сусанна.
– В таком случае вам, конечно, ваши семейные дела и отношения лучше знать!
– уступил доктор.
– Конечно, лучше!
– подхватила gnadige Frau.
– А пока, как советовала Сусанна Николаевна, надобно ждать!
– Ждать так ждать!
– сказал с тем же невеселым лицом Егор Егорыч и затем почти целую неделю не спал ни одной ночи: живая струйка родственной любви к Валерьяну в нем далеко еще не иссякла. Сусанна все это, разумеется, подметила и постоянно обдумывала в своей хорошенькой головке, как бы и чем помочь Валерьяну и успокоить Егора Егорыча.
На следующей неделе Марфины получили еще письмо, уже из Москвы, от Аггея Никитича Зверева, которое очень порадовало Егора Егорыча. Не было никакого сомнения, что Аггей Никитич долго сочинял свое послание и весьма тщательно переписал его своим красивым почерком. Оно у него вышло несколько витиевато, и витиевато не в хорошем значении этого слова; орфография у майора местами тоже хромала. Аггей Никитич писал: