Масоны
Шрифт:
– Вот тебе не гривна, а больше!
– проговорил Ченцов и кинул десятирублевую.
– Благодарю покорно, ваше высокопревосходительство!
– сказал кузнец радостным голосом и хватая бумажку с земли.
– Ну, и убирайтесь сию же минуту!
– Уберемся, ваше превосходительство, - отвечал кузнец.
Ченцов затворил окно, но еще видел, как родитель Маланьи медленно пошел с нею от избы Арины, а потом, отойдя весьма недалеко, видимо, затеял брань с дочерью, которая кончилась тем, что кузнец схватил Маланью за косу и куда-то ее увел.
– Черт знает, что это такое!
– произнес Ченцов, садясь на небольшой диванчик:
– Ах, барин, здесь ужасть какой народ супротивный, и все что ни есть буяны!
– проговорила тихим голосом Аксюша, поднявшая наконец лицо свое.
– Пойдем, моя милая, я тебя провожу!
– сказал Ченцов, встав с диванчика и облекаясь в свои охотничьи доспехи.
– Проводите, барин, а то они беспременно подстерегут меня и изобьют!
– Пусть себе попробуют!
– произнес Ченцов, молодецки мотнув головой, и повел Аксюшу под руку по задворкам деревни.
Идти потом в Федюхино пришлось им по небольшому березовому перелеску. Ночь была лунная и теплая. Аксинья, одетая в новый ситцевый сарафан, белую коленкоровую рубаху и с красным платком на голове, шла, стыдливо держась за руку барина. Она была из довольно зажиточного дома, и я объяснить даже затрудняюсь, как и почему сия юная бабеночка пала для Ченцова: может быть, тоже вследствие своей поэтичности, считая всякого барина лучше мужика; да мужа, впрочем, у нее и не было, - он целые годы жил в Петербурге и не сходил оттуда.
Версты через три Аксинья, слабенькая физически, заметно утомилась.
– Присядь и отдохни, Аксюша, - сказал, заметивши ее усталость, Ченцов.
В это время они проходили довольно сухую поляну.
– Да, барин, уж извините!
– проговорила она и опустилась на траву.
Ченцов уселся рядом с нею; Аксинья немедленно же склонила свою голову на его ноги. Оба они при довольно тусклом лунном освещении, посреди травы и леса, с бегающею около и как бы стерегущею их собакою, представляли весьма красивую группу: молодцеватый Ченцов в щеголеватом охотничьем костюме, вооруженный ружьем, сидел как бы несколько в грозной позе, а лежавшая головою на его ногах молодая бабеночка являла бог знает уже откуда прирожденную ей грацию. Начавшийся между ними разговор тоже носил поэтический характер.
– Ты меня любишь, Ксюша?
– спрашивал Ченцов.
– Люблю, барин, - отвечала она, не поднимая головы.
– И я тебя люблю!
– произнес трепетно-страстным голосом Ченцов.
– Я знаю это, барин, - говорила Аксинья, не изменяя своей позы.
– Но тебя, может быть, беспокоит эта нахальная Маланья?
– спросил Ченцов.
– Нет, барин... Что ж это?.. Нет, нет!
– повторила Аксинья.
– Только, барин, одно смею вам сказать, - вы не рассердитесь на меня, голубчик, - я к Арине ходить боюсь теперь... она тоже женщина лукавая... Пожалуй, еще, как мы будем там, всякого народу напускает... Куда я тогда денусь с моей бедной головушкой?..
– Где ж мы будем видаться? К тебе в избу мне приехать нельзя!.. проговорил Ченцов.
– Ай, барин, как это возможно!
– воскликнула Аксинья.
– У нас дом очень строгий!..
– Так в лесу, что ли, где-нибудь?
– спрашивал Ченцов.
– Нет, в лесу нельзя! Он полнехонек теперь мальчишками и старухами, все за ягодами ходят!
– В таком случае где же, милая моя? Неужели мы с тобой и видаться перестанем?
–
– опять воскликнула Аксинья.
– А я, барин, вот что удумала: я буду попервоначалу рожь жать, а опосля горох теребить, и как вы мне скажете, в какой день придете в нашу деревню, я уж вас беспременно увижу и прибегу в овины наши, - и вы туда приходите!
– Но как я узнаю ваш овин? Их там несколько!
– заметил Ченцов.
– Да я вас подожду у нашего-то овина; там теперь николи ни единого человека не бывает.
– Отлично придумала!.. О, моя милушка, душка моя!
– сказал Ченцов и начал целовать Аксюшу так же страстно и нежно, как когда-то целовал он и Людмилу, а затем Аксинья одна уже добежала домой, так как Федюхино было почти в виду!
Условленные таким образом свидания стали повторяться почти каждодневно, но продолжались они, впрочем, недолго. Маланья, не получившая от родителя ни копейки из денег, данных ему Ченцовым, и даже прибитая отцом, задумала за все это отомстить Аксинье и барину, ради чего она набрала целое лукошко красной морошки и отправилась продавать ее в Синьково, и так как Екатерина Петровна, мелочно-скупая, подобно покойному Петру Григорьичу, в хозяйстве, имела обыкновение сама покупать у приходящих крестьянок ягоды, то Маланья, вероятно, слышавшая об этом, смело и нагло вошла в девичью и потребовала, чтобы к ней вызвали барыню. Катрин вышла к ней. Маланья запросила за свое лукошко очень дорого.
– Ты, девушка, с ума, я вижу, сошла!
– возразила Катрин.
– Я покупаю морошку втрое дешевле.
– Да вы, сударыня, может, покупаете у ваших крестьян: они люди богатые и все почесть на оброках, а нам где взять? Родитель у меня в заделье, господа у нас не жалостливые, где хошь возьми, да подай! Не то, что вы с вашим супругом!
– выпечатывала бойко Маланья.
– У вас один мужичок из Федюхина - Власий Македоныч - дом, говорят, каменный хочет строить, а тоже откуда он взял? Все по милости господской!
– Какая же ему особенная милость господская была?
– спросила Катрин с некоторым любопытством, так как она вовсе не считала ни себя, ни покойного отца своего особенно щедрыми и милостивыми к своим крепостным людям.
– Этого не сказывают, а хвастают!
– придумывала и врала Маланья, попадавшая, впрочем, безошибочно в цель.
– А из кого семья Власия состоит?
– спросила Катрин; голос ее при этом был какой-то странный.
– Да у них старик со старухой, сын ихний - питерщик - и сноха.
– Молоденькая и хорошенькая эта сноха?
– Женщина очень красивая!
– объяснила Маланья.
Для ревнивого и сметливого ума Катрин было достаточно этого короткого разговора, чтобы заподозрить многое. Купив ягоды и сказав Маланье, что она может идти домой, Екатерина Петровна впала в мучительное раздумье: основным ее предположением было, что не от Валерьяна ли Николаича полился золотой дождь на старика Власия, которого Катрин знала еще с своего детства и вовсе не разумела за очень богатого мужика, - и полился, разумеется, потому, что у Власия была сноха красивая. "Но тогда, - спрашивала себя Катрин, - откуда у Валерьяна могли появиться такие значительные деньги, на которые можно было бы выстроить каменный дом? Может быть, он взял у управляющего?" - пришло на мысль Екатерине Петровне. Пользуясь обычным отсутствием мужа, она, не откладывая времени, позвала к себе Тулузова.