Мастер дороги
Шрифт:
Они перепаковали мяч с дедовым шаром в Сашкину сумку, выглядела та теперь подозрительно пухлой, но что делать.
— Тетка надвое не разорвется. Значит, будет шанс отвлечь ее внимание, — успокоил Лебедь. — Теперь так… — Он разложил на столе ворох своих листов, что-то разглядывал, хмыкал. — Нет, — пробормотал он, — конечно, это здесь не отрисовали. Блин. Но если прикинуть… «Мысль проницает всякие препоны»! В общем, — поднял он голову, — ты, Зимина, идешь с ним. Тетку отвлекать. Скажешь: живот заболел.
— И долго нам отсиживаться?
—
— Чего там представлять? — удивился Сашка. — Я там был раньше. Так и есть.
— Хм… Ну класс! А где-то сбоку дверь в служебные помещения? А? Ну, в общем, на месте разберешься.
— С чем разбираться?!
— Коридор, балда ты, служебный. Значит, не заблокирован. Найдешь лестницу, поднимешься этажом выше, а оттуда — в обычные помещения и на балкон. Только быстро, пока они там не сообразили что к чему. А сообразят они, — добавил Лебедь, хмуро глядя на сумку, из которой по-прежнему доносилась дедова песня, — сообразят они скоро.
— Что? Что ты говоришь? Сильно болит? О боже ты мой… — зашуршали по кафелю тапочки. — Мальчик, ты как?
— Я в порядке, — сказал Сашка. — Вы за меня не беспокойтесь, я скоро. Вы Настей займитесь. Она с утра говорила, что живот крутит. А мы ее предупреждали, чтобы не покупала тот пирожок.
Тетка шумно и безнадежно вздохнула. Она, подумал Сашка, сейчас сама грохнется в обморок. Вот цирк.
— Жди меня здесь, я сейчас, хорошо? Тебе самому тут ходить нельзя. Нельзя, да.
Сашка пообещал, что не будет.
Открыл сумку, взял мяч — и едва не отдернул руки. Ощущение было как от легкого удара током.
Шар вибрировал. И пел. Пел!
Сашка прижался губами к липкому кожаному боку.
— Деда, ты не волнуйся. Я тебя обязательно отсюда вытащу. И отсюда, и вообще. Слышишь? Ты только потерпи, хорошо? Это я не ради мамы; просто нельзя, чтобы такое делали с человеком, я только сейчас это понял. Еще немного, деда. Потерпи.
Услышал ли дед? Стал ли петь хоть чуточку тише? Сашка не знал.
А время шло.
Он положил мяч в сумку, забросил ее на плечо. Осторожно повернул ручку и выглянул в предбанник: пустое, залитое ледяным светом пространство. Слева два зеркала, умывальники, мусорный бачок. Пахнет земляничным освежителем.
— Господи, девочка, просто открой мне!.. — доносилось из-за двери напротив. — Ну как я могу помочь, если…
Он на цыпочках подошел к двери справа («Служебное помещение. Посторонним вход запрещен!»). Не заперто. Узкий проход, какие-то стеллажи, ведра, швабра, пластиковые бутылки с моющим средством.
— Ну вот, молодец, что открыла… Выглядишь ты вполне…
Гневно зазвонил мобильный.
Сашка полсекунды стоял, будто заяц в свете фар летящего на него автомобиля. Потом метнулся внутрь, запер дверь и — вперед
Сашка догадался-таки сбросить звонок, проход закончился, тут была еще одна дверь, заставленная всяким барахлом, он в две минуты раздвинул все эти веники, картонные ящики, тряпье, отпер, выскочил… Лестничная площадка. Снизу — неясный шум. Хватаясь рукой за скользкий пластик перил — наверх.
Шар, торжествуя, пел.
Пропустив этажа три, Сашка ввалился в очередную подсобку, споткнулся и полетел, выставив перед собой руки, прямо на стеллаж. Что-то загрохотало, закапало. Вскочил, перепрыгнул, добрался до двери.
Туалет. Никого.
Мобильный опять зазвонил, он опять нажал «отбой» и, зачем-то пригладив волосы, вышел в коридор к мемориям.
Мягкий свет, шорох невидимых мертвых голосов. Пауза — и тишина взорвалась криками.
Дед продолжал петь.
«Балкон, — сказал себе Сашка, — найти балкон и не паниковать. Они тут сами все будут сейчас носиться как угорелые. Я смогу, успею».
Истерично завизжал звонок-сирена. Сашка побежал — коридор изгибался плавной дугой, по обе стороны темнели дверные проемы, из некоторых удивленно выглядывали люди. Вдруг — развилка, на стене — указатели: к лифту, к мемориям, к внешней дуге коридора, к хранилищу.
К внешней дуге. Впереди заметил высокие стеклянные двери. Не заперты.
Выскочил — и тут же попятился, захлебываясь от тугого, стылого ветра. Внизу виден был сразу весь Парк — словно поле, расчерченное на клетки для какой-нибудь сложной игры. Линии — нити душеловов, все — слишком далеко. Неопасны.
— Получилось, — прошептал Сашка. — Получилось…
Он упал на одно колено, поставил сумку на пол и догадался наконец посмотреть по сторонам. Никого. Справа балкон уходил вниз, слева — загибаясь, тянулся кверху. Он охватывал всю башню тугой узорчатой лентой, сжимал, словно пружина. По идее, любой, если бы захотел, мог подняться или спуститься по нему пешком, но на деле всегда какую-нибудь секцию закрывали леса. Душницу бесконечно подновляли, восстанавливали, улучшали…
Лесов тут не было — и не было сетки, предохраняющей от случайного падения. За всю историю душницы никто ни разу не пытался, выпрыгнув с балкона, свести счеты с жизнью. Здесь не полуостров, здесь заботятся о душе.
Сашка расстегнул «молнию» и достал мяч. Снова вздрогнул, когда коснулся его поверхности.
И еще раз — услышав голоса этажом ниже.
Хриплый:
— …безумие какое-то.
Нарочито спокойный, рассеянный:
— Мне только что звонил Григорьев с двести пятого. И Храпко: у них на сто девяностом то же. Как будто эпидемия, цепная реакция.
— Бр-р-ред! Боже, какой бред! Ты связывался с патриархом?
Собеседник хриплого затянулся папиросой, выдохнул.
— Велели стравливать пар. Точней — выпускать.