Мастер дороги
Шрифт:
Сашка не ответил.
Прозвенел звонок.
— Так подумаешь?
— Знаешь, почему я вообще взялся писать про деда? Я же его сначала не воспринимал. Дед для меня был отдельно, шарик — отдельно. Он лежал у себя в комнате, приехали врачи, потом вынесли из комнаты шарик — а он так и остался лежать на постели. Никакой связи. — Курдин обернулся и посмотрел на Сашку. — А после того случая — ну, когда ты полез драться, — я вдруг услышал его. Впервые. И понял, что это действительно он. Ну, просто вот как если бы дед
Сашка ждал. Покраснев до ушей.
— В общем, — сказал Курдин, — приноси. Разберемся.
Им дали задание на каникулы и наконец отпустили. Сашка дожидался Настю во дворе, прокручивая в голове разные варианты того, как сказать про лето. И потом все продолжал прокручивать, даже в маршрутке.
— Ты сегодня какой-то странный.
— А? Извини, я просто…
— Что «просто»?
Он молчал и смотрел на экран, висевший над водительским местом. Обычное дело, по таким крутили рекламу и городские новости. Сейчас как раз речь шла о дружественном визите одного из представителей Временного Комитета. Мол, визит завершается, министр отбывает на полуостров, поскольку неотложные дела требуют его присутствия…
Показали, как министр с двумя помощниками идет вдоль выстроившихся гвардейцев и поднимается по трапу. Под музыку — наверное, под гимн новой автономии.
Сашка, конечно, узнал мелодию. В последние месяцы он слышал ее слишком часто, в основном по ночам.
На полсекунды крупным планом мелькнуло лицо. Даже шрам, змейкой ускользающий в седину над виском.
Настя взглянула на экран слишком поздно, когда уже показывали другой сюжет.
— Слушай, — вспомнил Сашка, — может, ты в курсе. Как переводится слово «атар’ин»?
— Вообще-то по-разному, зависит от контекста. Тебе зачем?
— Да у деда в записях встречал пару раз.
— Чаще всего так называли приемного отца или просто человека, который старше по возрасту и на которого равняются.
— Типа учителя?
— Но только не школьного, а такого, знаешь… по жизни.
— А «ту пропэйлоча»?
— Может, «ту пропэйлоч-ар»? Тогда — «ты прощен». Тоже у деда в записях нашел?
— Тоже… Настя, — решился он наконец, — тут такое дело.
— Молодые люди, — встряла тетка, топтавшаяся у них за спиной и с сопением перекладывавшая сумку из руки в руку, — вы сх одите? А то стали, понимаешь… ни пройти, ни проехать!
Не дожидаясь ответа, она начала протискиваться между ними, работая плечом как тараном.
От остановки шли, смеясь и обсуждая таких вот… таранистых и горластых. Но
— Я уезжаю, — сказал Сашка, когда пересекали аллею. — Летом; родители купили путевку.
Настя какое-то время молчала, просто шла рядом, крепко сжав его ладонь своей.
Впереди на лавочке, подстелив газетку, мостился ветхий старик. Хмуро поглядел на них и за чем-то полез в карман куртки.
— Саш…
— Я знаю, самому обидно, но… это не на все лето, только на месяц. Я не могу отказаться.
— Саш, я тоже уезжаю.
— По путевке? Куда? Может, и ты в…
— Нет, Саш. Я не по путевке и не летом. Через пару недель. Папу переводят на полуостров.
— Надолго? — только и спросил он.
— Не знаю. Будешь мне писать?
— Конечно! Может, отпрошусь у своих и приеду, когда вернемся.
— Это было бы здорово. Но… хотя бы пиши, ладно?
Сашка кивнул.
Старик на лавочке вытащил из кармана горбушку черного и теперь крошил дрожащими пальцами, прямо себе под ноги. Над ним метались воробьи, аж верещали от предвкушения.
— В конце концов, — сказала Настя, — это ведь не навсегда, правда?
— Конечно, не навсегда.
Он посмотрел на небо, затянутое паутиной проводов-душеловов. Там, снаружи, плыл серебристый самолетик. Наверное, в далекие и солнечные страны, туда, где всегда мир и любовь и все счастливы. В детство.
Весь вечер Сашка не выходил из комнаты. Проинспектировал все книжные полки, многочисленные свои банки из-под кофе и чая, коробки; вытряхнул на пол содержимое всех ящиков стола.
Без толку.
Он прикидывал, как бы половчее спросить у родителей, может, они где видели, — не выдавая при этом, собственно, предмета поисков. Но это было бы глупо, глупо и подозрительно.
— Уборку затеял? — спросила мама, заглядывая, чтобы позвать его к столу. — Давно пора.
Сашка кивнул, безнадежно ковыряясь в очередной коробке.
— Сына, а ты ночью не слышал — кто-то музыку включал? То ли во дворе, то ли этажом выше.
— Не. Громко?
— Да чуть слышно. Но знаешь, такая… мелодия все время повторяется, очень бодрая, навязчивая. Заснуть невозможно.
— И часто? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал так же безразлично.
— Да уже около недели, не меньше.
— Я, если замечу, скажу. Наверное, соседи радио на ночь не выключают.
— Наверное… Ты иди кушать, потом закончишь. У нас для тебя есть новость.
Сашка почему-то подумал, что ничего хорошего ждать не приходится.
Отец сегодня и куховарил, и хозяйничал за столом. Суп с грибами и биточки удались, и папа буквально сиял от гордости. Маму к плите он не подпускал, она сидела, наблюдая за ним с легкой лукавой улыбкой.