Мастер дороги
Шрифт:
— А чего, — хмыкнул Лебедь, — здорово придумала! Ты, Зимина… — Он вдруг помрачнел и замолчал, покусывая губу. — Нет, — протянул он наконец, — не здорово. Совсем не здорово вообще-то. Без взрослых нас туда просто так не пустят. А тем более с шариком…
— Это же душница, — отмахнулся Сашка. — Если бы мы хотели его вынести — другое дело.
— Ну да, ты его принесешь, а тебя охрана спросит: вы куда его, молодой человек? на хранение? — пройдемте. Подумай, Турухтун. Тем более — кто тебе даст выходить с шариком на балкон на сотом этаже? Даже не смешно.
— Совсем не смешно, — сказала Настя. —
— А взрослых, чтобы с нами сходили, найдем и уболтаем, да?
— А взрослые не понадобятся. Нас и так пустят.
Ради такого дела Лебедь пожертвовал своим старым мячом. Мяч разрезали, вложили внутрь дедов шар, обмотали скотчем. Настя сунула его к себе в рюкзачок, а сверху — свитер, книжку и бутылочку с водой, для маскировки.
Весь вечер Сашка ждал катастрофы. Не мог ни читать, ни смотреть телик, за столом молчал, кое-как осилил одну котлету, вторую расковырял и только. Каждый раз, когда мама проходила через гостиную, — прислушивался, затаив дыхание.
Как назло, она затеяла сегодня уборку. Протерла пыль, в том числе — с шариков, бабушкиного и обманки. Сашка ушел к себе в комнату, чтобы не выдать себя жестом или взглядом. Сердце бухало в груди, как кузнечный молот.
Он на минутку представил, что будет, если мама обнаружит подмену. Сейчас, или через месяц, или даже через год.
Спал плохо — то задремывал, то просыпался. В один из таких моментов полусна-полуяви Сашке привиделось, как он, забравшись на крышу, подпрыгивает, пытается повыше забросить дедов шар — раз, другой, третий — и вдруг сам начинает медленно подниматься в небеса, мимо проносятся облака, в конце концов он полностью погружается в них, вокруг белым-бело, он плывет сквозь это пушистое, невесомое нечто — и вдруг понимает, что на многие тысячи, миллионы километров он — один, и никого вокруг, небеса пусты, и он уже идет сквозь густую сверкающую траву, вокруг — излучающий сияние лес или сад, но сад тоже пуст, как школа летом или запертый на ночь супермаркет, и эхо шагов гаснет, но остается ощущение незаполненности, безжизненности. Запустенья.
Лежа в кровати и глядя на серый прямоугольник окна, Сашка в который раз спрашивал себя, правильно ли собирается поступить. Но это были привычные сомнения, они уже ничего не могли изменить.
Настя ждала на остановке, уставшая, осунувшаяся. Тоже плохо спала.
— Шумел? — спросил Сашка, кивая на ее пестрый рюкзачок.
— Так…
Лебедь явился с запозданием, притащил зачем-то пачку листов, упихал их в Сашкину сумку и отмахнулся от расспросов, потом, мол. Был мрачный и время от времени, забывшись, кусал губу. Как будто упустил что-то очень важное.
Народу в Парке было еще больше, чем на День всех святых. На входе многие останавливались, чтобы прочесть громадный постер: «Выставка “История Душепийцы”. Уникальные экспонаты из зарубежных коллекций».
— Прикольно, — кисло сказал Лебедь. — Это они к фильму подсуетились, не иначе. Вот же ж.
— Ты чего?
— Как думаешь, Турухтун, эти самые уникальные экспонаты охраняют?
Конечно, охраняли. Сразу за вертушками установили рамки, всех пропускали только через них,
Лебедю пришлось объяснять, что эти бумаги в Сашкиной сумке — его, Лебедя, проект, ну, не весь, отдельные фрагменты, что он, Лебедь, изучает историю душницы, вот решил заодно кое-что уточнить, справиться, так сказать, на месте, а вы чего подумали, я шпион, что ли, а может, этот… подрыватель какой-нибудь, террорист?.. нет, это всего лишь бумаги, хотите, я покажу что где, я могу…
Он говорил так долго и путанно, с таким занудным, чисто грищуковским выражением лица, что пожилой лысоватый охранник, не выслушав до конца, махнул рукой — проходи, мол.
Настя сразу же достала подписанную родителями бумагу. Лысоватый пробежал глазами документ, внимательно поглядел на Настю:
— Значит, проведать брата? А это, значит, ваши друзья?
Настя сдержанно кивнула.
— Ну, молодцы, молодцы. Это правильно.
Охранник показал узловатым пальцем на рюкзачок:
— Открой-ка.
Он заглянул внутрь, но тем и ограничился.
— Следующий!..
— Зачем ты приволок эти чертежи? — прошипел Сашка, когда они отошли подальше. Вестибюль напоминал предбанник какого-нибудь необъятного вокзала: куча народу, все куда-то спешат, теряют друг друга, малышня вопит или, путаясь под ногами, играет в догонялки. Одно утешало: здесь никому и в голову не взбрело бы их подслушивать. — Ты чуть все не испортил!
Лебедь молча кивнул. Это был плохой признак: значит, что-то и впрямь не так.
— Понимаешь, Турхтун, мне все время кажется… это смешно, я знаю, но я еще вчера вечером…
— Ну!..
— По-моему, мы что-то упустили.
— Что именно?
— В этом все и дело: никак не соображу.
— Слушайте, — вмешалась Настя, — может, пойдем уже?
Вместе со всеми они погрузились в лифт и поехали наверх. Было душно и тесно, Сашка всю дорогу косился на рюкзачок, чтобы никто его не придавил.
С пересадками добрались до сотого.
— Куда дальше?
— Идем, я проведу, — Лебедь уверенно зашагал вперед, словно здесь родился и вырос. Коридор-дуга весь был увешан плакатами, рекламировавшими выставку. Изредка попадались хранители в одинаковой — белое с алым — униформе. Один вежливо, но настойчиво спросил, не потерялись ли они, и потом долго смотрел им вслед.
Наконец за очередным поворотом обнаружился проход на балкон: высокие створки дверей, забранные двойным стеклом. По ту сторону виднелся кусочек неба, весь в строительных лесах.
Рядом с дверьми висела табличка: «Закрыто на ремонт. Просим прощения за временные неудобства».
— Ничего, — пробормотал Лебедь. — Это ничего. У них тут такое всегда, не угадаешь. Сейчас поднимемся повыше и найдем подходящий сектор…
Они обернулись, чтобы идти к лифту, и нос к носу столкнулись с хранителем — тем самым, слишком внимательным.
— По-моему, вы все-таки заблудились, молодые люди, — холодно произнес он. Хранитель был тощий и плешивый, с угловатым подбородком и острым носом. Говорил он, чуть склонив голову набок и раздувая ноздри; то ли прислушивался к чему-то, то ли принюхивался. — Позвольте узнать, где ваши родители?