Мастер и Жаворонок
Шрифт:
|Кто…?
|Главный КОНЮХ. Чувак, который отвечает за шоу в цирке. Этот чувак — ты.
|Окей… И что я теперь должна сделать?
|Забег, типа поездка, поняла? В гостиницу «Лейтонстоун», чтобы доставить свадебное барахло? Встретимся в 15:00 у тебя. Платье готово? Хочу поскорее увидеть!
Я бросаю взгляд в конец коридора, в сторону любимой части дома моей тети, и прикусываю внутренний край губы до крови. Хоть я и не знаю, как исправить эту ситуацию, которая кажется неизбежной,
Придется найти другой способ.
Я подавляю панику. Мне просто нужно забрать платье и убраться отсюда к чертовой матери, чтобы найти безопасное, тихое место и разобраться во всем. Дышать. Спланировать следующие шаги, а затем выполнить их по одному за раз, как я практиковалась.
Сделав один глубокий вдох, который наполняет каждую клеточку моих легких, я в последний раз тру глаза.
|Договорились.
Я засовываю телефон в карман и возвращаю свое внимание к зеркалу. Делаю еще один глубокий вдох.
Улыбайся, — говорю я себе.
Продолжай улыбаться.
Я улыбаюсь, и улыбаюсь, и улыбаюсь до тех пор, пока улыбка не выглядит идеальной, пряча все, что скрывается под ней. Только когда я уверена, что выгляжу так, как должна, делаю шаг назад от зеркала и направляюсь по коридору.
Нахожу Этель не в постели, где она часто бывает перед обедом, а в ее комнате для рукоделия, где на белых полках и столах разложены краски, нитки, пряжа и холсты. Все с расставлено с безупречной точностью и содержится в чистоте, несмотря на частое использование. Она сидит в своем любимом кресле с откидной спинкой, стоящем напротив окна с видом на море, ее волосы облаком белых локонов рассыпаются по сгорбленным плечам, она сосредоточена на вышивке. Резко выругавшись и зашипев, она засовывает палец в рот, и на секунду моя улыбка становится искренней.
— Лучше отдохни, вместо того, чтобы колоть себя иглой, и обрати внимание на свою любимую племяшку, — говорю я с наигранной бодростью, входя в комнату.
Этель делает резкий, испуганный вдох, который сопровождается раскатистым кашлем.
— Господи помилуй. Ты напугаешь меня до смерти, прежде чем я доберусь до дома престарелых.
— Это один из способов разозлить маму и Аву. Они уже несколько дней собирают вещи.
Я ставлю крем на столик и нежно целую тетю в щеку, ее морщинистая кожа припудрена румянами, и этот аромат пробуждает во мне детские воспоминания о том, как я сидела у туалетного столика и играла с ее косметикой. Теплоты этих моментов недостаточно, чтобы скрыть беспокойство, которое горит у меня в груди и грозит перерасти в панику.
— Аве нужно вернуться в Калифорнию. У нее и так много забот дома, ей незачем здесь находиться, — говорит Этель, когда я отворачиваюсь и смотрю на черный чехол с одеждой, который свисает с дверцы шкафа.
— Ты же знаешь, что она этого не сделает, по крайней мере, до тех пор, пока не разберет всю макулатуру. Она упрямая. Интересно, в кого пошла.
— Не в меня, если ты на это намекаешь, девочка моя.
— Нет, — отвечаю я невозмутимо. — Я бы никогда, тетушка.
Тетя
Единственная проблема в том, что я не успеваю.
— Что не так? — спрашивает Этель без тени сомнения в голосе. — Ты не уверена насчет свадьбы Слоан?
Я не отрываю взгляда от чехла с одеждой, хотя чувствую, как взгляд тети сверлит мою голову. У меня возникает сильнейшее желание вытащить платье из черного кокона, как будто счастье Слоан задохнется в нем, если я не выпущу его наружу.
Я качаю головой, направляясь к чехлу и берясь за вешалку.
— Нет, тетя. Ни в коем случае.
Начинаю расстегивать молнию на чехле, когда Этель говорит:
— Ну, это немного досадно, дорогая, потому что так было бы проще решить проблему с Кейнам.
Когда я поворачиваюсь к ней лицом, она с хитрой ухмылкой на губах протягивает нитку через канву.
— Откуда ты знаешь о Кейнах? — я прищуриваюсь. — Ты подстроила все так, чтобы я подслушала разговор мамы и Дэмиана.
— Возможно.
— Почему ты просто не сказала мне?
Тетя пожимает плечами.
— Лучше услышать из первых уст. Твоя сестра думает, что у меня маразм. Кто знает, вдруг, я выдумываю?
Справедливое замечание. Я, как никто другой, знаю, что нельзя доверять и половине той чуши, которую несет Этель Монтегю. В этом ее сила — всегда заставлять гадать.
— Откуда ты вообще обо всем этом знаешь?
— Жаворонок, — говорит она, прищелкивая языком и сверля меня взглядом поверх ацетатной оправы очков, — это по-прежнему мой дом. И дела этой семьи по-прежнему моя забота, независимо от того, считают это нужным твои родители или нет.
У меня перехватывает дыхание, когда я делаю несколько шагов к тете, держа на поднятых руках полуоткрытый чехол с платьем, словно подношение. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но слова застревают в горле, когда тетя улыбается и снова обращает внимание на пяльцы для вышивания, которые сжимает в руке.
— Присаживайся, девочка моя.
Я делаю, как она велит, и сажусь напротив нее, пока она проводит иглой по канве, создавая темно-красные стежки.
— Я не думаю, что Кейны причастны к происходящему, — говорю я. Она не отрывает глаз от своей работы, но кивает. — Точно не Фионн. Роуэн никогда бы не сделал ничего, что могло бы непреднамеренно навредить мне, и он никогда не причинит вред людям, которых я знаю.
— А Лаклан?
Смог бы он? Это месть от имени босса, как говорили мои родители и Трамбле? Может ли Лаклан мстить нам за расторжение контракта? За то, что его все глубже затягивает в жизнь, о которой он никогда не просил? Он, конечно, грубиян, и у него может быть повод. Но как-то маловероятно.
— Я не думаю, что он пошел бы на риск, который поставил бы под угрозу здоровье или счастье его братьев. Нет.
— Я тоже. Лично я думаю, что Боб Фостер, этот скользкий засранец, наконец-то сделал свой ход. Он бы и умирающую собаку пнул, так, для собственного удовлетворения. Но у Трамбле другое мнение, и твоя мама склоняется в его сторону, — Этель поднимает на меня взгляд, натягивая нитку. — Дэмиан, похоже, не согласен, что Лаклан причастен к этим убийствам, — говорит она, на мгновение опуская взгляд на платье, разложенное у меня на коленях. — Но одна из причин, по которой я ее так сильно люблю Нину, как если бы она родилась Монтегю — она такая же властная и коварная, как и я.