Мастер-класс
Шрифт:
Я рассказывала, что когда-то Польша была сильнейшей европейской империей, и до сих пор в песне поется «Раскинулась от моря и до моря» (от Балтики до Черного), и, конечно, о красавицах польках, и что долгое время в Европе само слово «полька» уже предполагало красивую женщину с особым шармом…
И вот однажды семья Виктории была приглашена в гости на Рождество на большую польскую вечеринку. Программа была разослана заранее, детям предложили исполнить какой-нибудь номер, хозяева готовили подарки. Я задала Виктории самую известную польскую рождественскую коленду «Lulajze, Jezuniu». Не знаю, какой аналог привести для сравнения, пожалуй, подобного у нас нет. Это культовая песня, без нее Рождество в Польше не наступит. Во времена моего детства в «советской» Польше все католическое, не в силах уничтожить совсем, убирали подальше с официальных глаз, может, поэтому, попранная национальная независимость прочно ассоциировалось с теснимой верой. И в канун Рождества отовсюду, со всех телеканалов, звучали рождественские коленды, чаще без слов, в инструментальном исполнении. К колендам вообще у поляков отношение трепетное, но даже среди многих любимых эта – особенная. Она, как Рождественская звезда, соседствуя с миллионами похожих звезд, всегда – единственная.
Эта
Итак, мы готовили «Lulajze, Jezuniu» и с музыкой еще как-то справлялись, а вот с текстом было туго. Я просила Ванду, чтобы они поучили слова. «Она не хочет», – расстраивалась Ванда.
Тогда она придумала способ: когда они гуляли с собакой, а дорожка узкая, мать шла сзади и пела первый куплет, много раз, по кругу. «Мне очень обидно, – жаловалась Ванда на дочь, – она отмахивается, зажимает уши, кричит: „Перестань!“ – а я иду, ком в горле, и упорно пою, и так мне горько, что ничего польского не останется у детей. Когда Виктория отпирается совсем агрессивно, я прикрываюсь: „Пани Лада велела“, – она замолкает, но все равно сердится».
Так мы и учили коленду, хотя девочка сразу заявила, что петь это она не будет ни за что, только играть. «Ну хорошо, – соглашалась я, – не надо петь. Но выучи просто для меня, а то я спать спокойно не могу – как это польская девочка и не знает „Lulajze, Jezuniu“?» Она смеялась и ничего, с английским акцентом, вспоминая начала фраз только после подсказки, пела.
К Рождеству мы были готовы – играли блестяще, в характере, пели через пень-колоду, но этого и не требовалось. Они уехали, а я стала ждать их триумфального возвращения и творческого отчета. Но рассказ Ванды превзошел все мои ожидания…
А было так – огромный, пышно украшенный дом, традиционно наряженная елка, старинный вертеп, стол ломился от блюд польской рождественской кухни. Дети тут же удрали на свой этаж и играли-общались на своем английском, а солидные взрослые разговаривали в гостиной на родном, польском.
И подошел момент праздничного концерта, составленного из детских номеров. Принесли старинный сундук с подарками, гости расположились – женщины на диванах, мужчины с фото– и видеокамерами – стоя за женщинами, мужчины постарше – на стульях. Дети рассыпались на полу. Представление разыгрывалось перед сверкающей елкой.
Когда еще не стихла суета с приготовлениями-рассадками, выяснилось, что синтезатора, который специально заказывали для выступления Виктории, – нет!
– Досадная нестыковка, – всплеснула руками хозяйка, – мы были уверены, что инструмент будет!
Виктория расстроилась, мама еще больше. Хозяйка, пытаясь сгладить огорчение, щебетала и уговаривала исполнить что-нибудь с ходу – ну стишок рассказать, или сплясать что-нибудь, или дудочку или скрипочку у других деток попросить и сыграть на скрипочке, ты же играешь на скрипочке, да? Но это расстроило Викторию еще больше – кому хочется играть на чужой скрипочке незнамо что, когда ты долго готовился совсем к другому?
А когда начали выступать дети – рассказывать стихи, петь песни (американские, естественно), показывать фокусы, и их фотографировали, осыпали восторгами и кричали «Браво! Браво!» и «Талантливо! Талантливо!», и гордые родители раскланивались, как именинники, а хозяйка доставала из волшебного сундука какой-нибудь подарок и вручала сияющему ребенку, и аплодисменты, аплодисменты, аплодисменты, Виктория совсем скисла – мы ведь могли и на скрипочке эту вещь выучить, но кто знал?!
Дети, кто мог, – отвыступали, кто не мог – покривлялись, хозяйка стала завершать концерт, благодарить и приглашать к чаю, и тут Виктория резко встает и объявляет:
– Я еще буду выступать!
– Ой, ну умничка, молодец, давай!
Пани Ванда удивилась, потому что дочь никаких стихов вроде не знала, а девочка встала перед елкой и тоненько запела:Lulajze, Jezuniu, moja perelko,
Lulaj ulubione me piescidelko…
Взрослые застыли. Голос девочки дрожал, и гости стали подпевать, а, когда Виктория остановилась, они продолжали петь.
Дети сидели на ковре и смотрели на взрослых – на поющих на непонятном языке родителей, поющих незнакомых людей, видящих друг друга впервые, но непостижимым образом в одно мгновение объединеных завораживающей мелодией. И было очевидно, что гости, еще пару минут назад прыгавшие вокруг детей и разыгрывающие для них весь этот вечер, вдруг ушли далеко-далеко, непонятно куда, и не вернутся, пока не закончится эта странная музыка, и бесполезно капризничать или плакать, поэтому лучше сейчас – молчать и не двигаться, не мешать и ждать, когда они вернутся.
Стихла коленда, очнулись взрослые, сгребли все оставшиеся подарки и вручили счастливой Виктории. Дети тут же шумной толпой навалились на нее, прыгая и канюча, и живая куча-мала перетекла в соседнюю комнату, в надежде выцыганить себе какую-нибудь малость с барского плеча.
Как только дети ушли, взрослые обернулись к Ванде с одним на всех вопросом:
– Как?! Как вы это сделали?!
– Это не я, – ответила Ванда, – это учительница музыки.
– Но тогда как она это сделала? (Ведь это старая истина: ни брат, ни сват, ни бабушки-дедушки не могут заставить детей говорить на польском.) Сколько ей лет? Как это у нее получается? Откуда она?
– Она русская, – улыбнулась Ванда, предвкушая реакцию гостей (русских, за глаза называя оккупантами, поляки традиционно не любили).
Оторопевшие во второй раз гости просили передавать свои восхищения учительнице, что Ванда и сделала, и мы наперебой болтали с ней, с удовольствием перебирая события того вечера по нескольку раз. Виктория не отставала и тоже рассказывала о своем выступлении, сердясь на маму, что та говорит вперед нее. Самое большое впечатление на девочку произвели поющие родители и сундук с подарками, за секунду перешедший в ее полное владение.
Теперь мы каждый год в декабре разучиваем новые коленды – одну наизусть, а в качестве чтения с листа у нас есть сборник польских коленд, мы открываем
Настоящий Дед Мороз
Вы думаете, легко раздобыть в сезон хорошего Деда Мороза? Да любого хотя бы?
Со всей ответственностью и богатым опытом в этом деле отвечаю: это очень нелегко. Конечно, если у вас есть куча ненужных денег и вы живете в большом городе, где полно профессиональных артистов, которые не прочь заработать, то это другое дело, да и то я не уверена, что вам повезет с первого раза.
У меня же условия были и вовсе неблагоприятные: небольшой городок на северо-востоке Америки, соотечественников дети хорошо знают, а американцев не позвать, потому что у них получится Санта-Клаус, а нам нужен Дед Мороз.
Самое несправедливое в этой затее то, что в выходе Деда Мороза сам Дед Мороз – дело десятое, потому как, чтобы он просто вышел на пятнадцать минут, весь такой долгожданный и неотразимый, другим мамам нужно переделать множество незаметных простому глазу вещей:
– пригласить гостей и рассчитать праздник под их количество;
– снять помещение (лично объездив несколько мест);
– написать сценарий;
– распределить роли, чтобы каждый знал свою часть;
– сшить костюм Деда Мороза;
– подготовить реквизит для фокусов, игр, праздника;
– купить подарки, вложив свои деньги (на моей памяти только один раз было, когда все деньги потом вернулись);
– украсить зал и елку, потом все убрать;
– организовать угощение;
– одеть Деда Мороза/раздеть Деда Мороза (если позволить ему раздеваться самому, непременно потеряются важные детали костюма);
– встретить гостей;
– провести праздник, разогрев публику к приходу Деда Мороза;
– собрать с гостей деньги за подарки и раздать тем, кто их вложил;
– развезти забытые вещи и выслушать претензии и советы зрителей, как надо сделать в следующий раз, чтобы было лучше.
Единственное, что не могут сделать мамы, – это выйти за Деда Мороза. Нет, они, безусловно, могут и это, но дети не поверят женскому голосу, и сказка будет разрушена, поэтому, как ни крути, нужен хоть какой-нибудь, а мужчина.Практика показывает, что самое главное в деле взращивания Деда Мороза – это получить его согласие. Дальше проще: даже если он совсем двух слов сказать не умеет, то, попав в экстремальную ситуацию, начинает выбираться из положения, вспоминая всех увиденных за жизнь Дедов Морозов, и худо-бедно, а справится. Поэтому самое трудное – его заманить. А вот тут главная ошибка – с ним разговаривать, это провальная тактика и потеря времени. Вести переговоры следует с женой, мужчина в этом деле никакой роли не играет. Супруга в считаные минуты за него:
– испугается,
– примерится,
– почувствует кожей каждый возможный неудачный шаг и просчитает все варианты выхода,
– оценит общее впечатление со стороны,
– выдаст точный финальный вердикт – да или нет.
Мужчине на все это потребуется несколько дней и согласие супруги. Случаев, когда жена произнесла вам свое «Ну ладно», а муж потом выразил какую-то отличную от этого мысль, в истории человечества не было.
Обстоятельно переговорив с парой женщин, я остановилась на Вадике. Вадик оказался очень ответственным Дедом Морозом. Мало того что он добросовестно сделал все, что от него требовалось, он еще просидел ночь в Интернете, подобрал стихотворение и выучил его наизусть. Но и это еще не всё.
Вадик работал над образом.
Он сгонял в спортивный магазин и купил не-знаю-как-называется такие штуки, которые боксеры держат во рту на ринге. Ему это понадобилось, чтобы поменять произношение. Еще он вставил по шарику за каждую щеку – для изменения внешности. (Здесь остановимся и вдумчиво представим это нагромождение у себя во рту. Представили? Так… а теперь расправляем плечи, легкая улыбка, и вперед – ваш выход!)
Внешний облик Вадика, надо заметить, сильно не пострадал – все скрывала борода с усами, а вот дикция претерпела значительные изменения: то, что он говорил, разобрать было трудно, приходилось опираться на опыт детства и прикидывать, что обычно говорят Деды Морозы в подобных случаях. Если он скандировал короткими фразами громко и медленно, то это было еще ничего, но, когда он переходил на нормальную речь – он пришепетывал и жужжал. А самое главное, что родом Вадик из украинской глубинки, поэтому его нетвердая «г» (точнее, «гх») осталась в первозданном виде и среди потока нечленораздельной речи сияла своей неизменностью и чистотой. По ней-то и вычислили его обалдевшие родители.…Где-то за месяц до праздника, когда подготовка была в полном разгаре, подходит ко мне одна родительница и говорит:
– А ты не можешь сделать праздник без Деда Мороза?
– Как это?
– Ну он все-таки религиозный персонаж, и получается, что мы празднуем не Новый год, а Рождество.
Тут я, может, и опешила бы, если бы накануне не познакомилась со священником местной православной церкви. Пригласила их детей к нам на праздник, он поначалу обрадовался, но потом сник:
– Нет, мы не можем прийти, у нас Рождество, а у вас Новый год.
– Нет проблем, мы выучим пару колядок.
– Но у вас же Дед Мороз!
– Да! (Гордо.)
– Это языческий персонаж. Отступление от веры.
Я не преминула ввернуть про их празднование православного Рождества в декабре с католиками – это как? Но это, вишь ли, никак, нормально, а вот Дед Мороз – это отступление. Поэтому, когда мне с другой стороны выдали про нежелательность религиозного Деда Мороза, я не дрогнула:
– Ты знаешь, мне как раз на днях профессионал объяснил, что мы со своим Дед Морозом, оказывается, никакие не христиане, а черт-те че, поэтому не переживай.
Она принялась спорить, но, поняв, что, пока я здесь, ни один волос не упадет с головы Деда Мороза, зашла с другого боку:
– Тогда давай сделаем так, чтобы елки не было.
– Какой елки?
– Наряженной. Ты же не будешь утверждать, что это не религиозный символ?
– Для меня нет. Для меня елка – символ детства, праздника и ожидания чуда. Я хочу оставить детям это ощущение, тем более, мне нечем его заменить.
– Мы можем объявить «Праздник зимы».
– Праздник зимы – Масленица, это отдельная песня, это в феврале, давно хочу устроить – с блинами, посадскими платками и народными песнями.
Мы попрепирались, в результате чего она сказала, что они тогда на праздник не пойдут.
– Ну дело ваше.