Мастер-класс
Шрифт:
Урок гладко катился своим ходом, играть было в удовольствие, и контакт с педагогом был самый доброжелательный, но появилось и не отпускало зудящее ощущение подвоха. Такое впечатление, что разыгрывалась какая-то шутка, которую из присутствующих одна я не понимаю.
Педагога все устраивало, он выделывал знатные кренделя, иногда даже пел, что говорило о хорошем расположении духа, но что-то в нем не давало мне расслабиться и уверенно нестись по накатанным рельсам.
Я с удивлением подловила, что мне хочется играть что-нибудь ресторанное, чарльстонное, хочется повалять дурака, но на уроке классического танца, тем более с незнакомым педагогом, дурака не валяют, и я аккуратно играла дальше.
Когда он начал показывать прыжки, запел «Очи черные». Ну тут меня не нужно долго уговаривать – с размахом выдала ему «Очи черные». Кабы это был обычный урок, я бы ему подпела, но тогда не рискнула добивать свою репутацию, все-таки наши побаиваются непредсказуемости. Гость может как угодно выкрутасничать, на то он и гость, его и пригласили – поглядеть на диковину, а свой поющий концертмейстер – это все-таки за гранью… дальше только пляшущий.
Студентов было много, поэтому прыжки длились долго, и в импровизацию я вбухала цыганочку, на которую Андре тоже среагировал – узнал (я мысленно
Пытаясь нащупать почву, я предположила, что Андре, наверное, из труппы современного балета. Или модерна, или любое контемпорари – как-то все было слишком бурным, энергичным, и работал он крупными мазками, тогда как «балетные в чистом виде» придирчивы именно к деталям (ногу-то каждый дурак поднимет, но поднять ее нужно строго определенным образом, а не иначе). Я искала в его движениях и словах приметы другого танца, но нет, он и двигался, и показывал все как настоящий балетный педагог, и, как ни крути, это был классический танцовщик, только… какой-то странный. Как будто его разбудили утром и сказали:
– Слушай, а проведи мастер-класс?
А он бы ответил:
– Да вы что, мужики? Идите на фиг.
– Да ладно тебе!
– Ну ладно…
Я бросила бесполезные гадания, в конце концов, может, это просто личный темперамент.
Урок закончился на подъеме, азартно, студенты были взмыленны, зрители довольны. Педагога тут же окружили наши учителя и ученики, поднялся шум, но он, увидев, что я ухожу, продрался сквозь толпу и остановил меня, чтобы поблагодарить, и наговорил комплиментов.Вечером заглянула в Интернет посмотреть в расписании, кто это был, и охнула – это знаменитая цирковая компания «Cirque du Soeil», и они уже уехали – представление я прозевала. Оказывается, труппа каждый день занимается балетным классом, видимо, это был их педагог-репетитор. Дико захотелось повернуть время и по новой отыграть им класс – с буффонадой, страстями, с иронией, без оглядки на правила, но, увы, у жизни не бывает черновиков…
…Через день мне пришло письмо из администрации о том, что Эвелин уволилась по состоянию здоровья, и не могу ли я взять ее часы. С Ирис мы год проработали душа в душу, а потом она вернулась в Техас. Не прижилась она в нашем северном крае…
Контрольный урок
Закончился один урок, начинается переменка, беру книгу, чтобы скоротать время, не успеваю углубиться, как подходит важный мужчина и представляет полуодетую девицу. Раскланялись. Они начинают отходить, тут до меня доходит:
– Минуточку? А где Тэд?
– Так вот же – Алиса, она будет вести класс.
– Навсегда?! – охаю я. – Или только сейчас?
Мне жалко, если Тэда заменят, – это мой любимый преподаватель в колледже.
У Алисы вытягивается лицо, мужчина мнется:
– Э-э… мнэ-ээ… ну, как получится, это открытый урок на соискание позиции преподавателя.
Тут я вспоминаю, что действительно, было дело. Ну ладно, думаю, хоть открытый урок поиграю, а то мозги и руки плесенью покрываются от однообразия. Подзываю Алису, говорю, мол, на меня не ориентируйтесь, делайте что хотите, со мной проблем не будет, только демонстрируйте упражнения вот здесь, чтобы я видела, засим и разошлись.
А тем временем в зал начинает прибывать народ – старшие преподаватели с разных отделений, пара модерновых, по контактной импровизации, из администрации дамы, и, смотрю, у дальнего станка пристраивается старший преподаватель факультета, встал и стоит себе тихонько разминается, а рядом жена главного преподавателя всея конторы по классическому танцу. Ну уж если сама боссярша пришла на новенькую смотреть, то дело серьезное! Значит, вправду думают брать – не брать. Обычно, когда все эти соискатели дают открытые уроки, имя того, кого примут, уже впечатано в контракт, а в зрительном зале сидит-подремывает какой-нибудь преподаватель, у которого сейчас рабочий день, или вовсе кто-нибудь из секретарш для видимости, а тут… В общем, расстроилась я, не хотелось бы, чтобы Тэд ушел.
Ну что сказать про Алису… Нормальная, сильная, строгая, комбинации сложные давала, четко по вагановской системе (хотя руки и голова «от Баланчина», но для американской школы это частое явление). Сначала я чертыхнулась – она явно привыкла под консервированную музыку работать – фразировка у нее не идеальная, и останавливает, когда до конца фразы остается совсем немножко, – тут любой среднеопытный педагог дождется конца и кивнет. Подогнала я ей элегантно эти концовочки, но на душе стало тоскливо – это что, я могу получить ее навсегда? Ну уж нет, думаю, еще раз такое сделает, просто оборву музыку по команде, и пусть торчит посреди класса, как дура. И что порадовало – не понадобилось! У нее оказалась очень хорошая реакция, и вообще быстро соображает, перестраивается на ходу, ей пары раз хватило, чтобы сориентироваться, как надо, и дальше было все нормально.
У каждого преподавателя есть стиль, характер, внутреннее амплуа. Конечно, педагоги могут творить в любых жанрах и характерах, но есть для каждого один, самый естественный, самый желанный, в который он скатывается по умолчанию, если нет других задач. Этот «характер» пронизывает его урок, хореографию, выбор репертуара, и если вы, например, с ним не совпадаете, то беды большой нет, но и полета не будет, потому что ну кому охота годами играть лебедёвое, когда хочется дон-кихотовое? Зная «характер» преподавателя, можно исподволь «подталкивать» его наверх или, наоборот – «гасить» (например, играть ему ту музыку, на которую он внутренне отзывается, тогда к середине урока он уже находится в разогретом состоянии и рвется в бой – творить. И наоборот – можно загасить «неуютной» для него музыкой, неточными темпами и сбивающими акцентами).
Например, одна дама, что к станку встала, – жизельково-хрустальная. Всегда и везде. Ну, ежли нечасто играть, то ничего, нормально – опять же и книжку почитать можно во время урока – не мешает, но когда эта «пугливая девственность» во всем? Эти нежные ручки крендельком наверх и кукольное реливе? Всегда?! Так и находимся в этом состоянии из урока в урок – не мычим и не телимся. А такое на диагонали, на больших прыжках? Вместо полета это вечное трепетное с придыханием балансе, а потом – скок разок наверх и всё? А жить когда?! (Даже у Портман в «Черном лебеде» не только эта эмоция, а еще и другие некоторые проскакивают, но Портман – это полтора часа для терпеливых по собственному
Или, например, «Баядерка с корзинкой». Это когда сначала долго тягуче-романсово вас укоряет (за все былые и предстоящие обиды), потом недолго, но навязчиво истерит (собственно, с корзинкой), ну и самый любимый момент – долгожданно умирает. Таким дамам играть хоть и утомительно, но не так скучно, а к припадкам возбуждения можно привыкнуть. Хуже, если класс не отвечает на позывы педагога и стоит столбом, а я же не могу игнорировать – я на работе, мне за это деньги платят, вот вдвоем и колбасимся.
Много существует типов, а с нынешним преподавателем Тэдом мы прекрасно совпадаем. Мне нравится и его отношение к предмету – не бывает проходных уроков, каждый раз выкладывается без остатка и поднимает класс в воздух; и манера преподавания; и, что редкость, но очень важно для меня, – абсолютно музыкален, поэтому работать с ним в удовольствие, мы понимаем друг друга без слов. А его финалы – буйные, бравурные, дон-кихотовые – праздник, ощущение сцены, желание лететь.
А эта Алиса… ее диагональ… может, конечно, она перемудрила, желая продемонстрировать комиссии все, на что способна, и навбухивала всякой всячины, но полетать с этими гантелями на ногах не удалось. И манера у нее – эдакая сдержанная, заумно-вдумчивая. Вдумчивый полет…
Немного взбодрилось, когда мужчины вышли на большие прыжки, да и то потому, что им хотелось выпендриться. Развернулись во всю мощь, но… профессионалы меня поймут – как взлететь, если комбинация не располагает? Может, если бы ей не надо было показывать себя во всей красе, то она задала бы более стройную комбинацию? Хотя общее впечатление от нее – хорошее.
Урок закончился, студентам раздали листы, где они должны проставить свои оценки кандидатке, а я стала продираться к выходу. Танцоры любят читать-писать, сидя или лежа на полу. Растянулись они, ноги в стороны пораскидали и стали заполнять. Рядом педагоги толпятся-обсуждают, у них свои бумаги, а молодая секретарша суетится, раздает листы тем, кто еще не получил. Вполоборота сунула мне листок, я взяла и заулыбалась: мне не положено, это она по ошибке дала, концертмейстеры никогда не оценивают педагогов, да никому и в голову не придет их спрашивать, потому как концертмейстер ничего ни в уроке, ни в танце понимать не могёт, его воспринимают как техническое приложение к преподавателю, в отсутствие которого он не подает ни признаков жизни, ни разума.
Наконец секретарша подняла на меня глаза, ойкнула и потянулась за своим листочком:
– Ой, извините, вам не надо, это оценки педагогу.
А я лист не отдаю, мне любопытно глянуть, что там за критерии.
– Если хотите, – заулыбалась она, – ну заполните тоже… как хотите.
Но это она так, из вежливости, – неловко же прям сразу взять и забрать назад, как у мартышки. Наверное, решила потом просто выкинуть мой лист, и все дела, лишь бы меня не обидеть. Стоит неподалеку, зорко ждет, когда я его верну.
Глянула я на листочек – ой-ой! Там столько всего! Не меньше двух десятков вопросов и по пять ответов к каждому, да что да как, да манера преподавания, да стиль ведения, да владение аудиторией, да понятно ли объясняет, да возбуждает ли в вас творческий порыв, да уделяет ли каждому внимание, да профессиональные навыки, да интенсивность нагрузки и так далее, и так далее – замаешься отвечать! А еще с другой стороны листа несколько вопросов, и нужно самостоятельно длинно расписать, что понравилось/не понравилось, чем новым овладел и какие ваши (!) рекомендации преподавателю по ведению урока, вона как! (Ага, сейчас студент по джазу начнет расписывать свои рекомендации педагогу-классику.) Потом все эти ответы соберут, приплюсуют преподавательские вердикты, проанализируют и вынесут высочайшее решение – целая наука.
Вздохнула я, взяла ручку и написала крупно вверху, где места побольше:
ТЭД – ЛУЧШЕ!
И отдала.
Что с концертмейстера взять-то?Хотите знать, о чем будет следующая книга? О музыке, о хоре, о гастролях, о студенческих приключениях неунывающих подруг и о многом другом. В качестве приглашения – один рассказ из следующего сборника. Не прощаюсь!
Ha опоре
Для начала маленькое пояснение для немузыкантов: вы наверняка замечали, что оперные певцы поют как-то не так, как простые смертные или, там, попса? И что характерно – абсолютно без микрофона (в отличие от остальных) и при этом перекрывают своим голосом симфонический оркестр и любой величины заполненный зал, и слышно будет в самом дальнем уголке, даже если поют тихо-тихо?
Все это не только потому, что голоса у них сильнейшие, – их еще долго учат, как петь. Из всей науки запомним только, что академические певцы поют «на опоре» (специальным образом поставленное дыхание), а остальные поют просто так.
Дело было в Италии. Концерты и гастроли – это отдельная песнь, толстый авантюрный роман в музейном интерьере, отложим их на потом, а сейчас речь пойдет о небольшом эпизоде в студенческой столовой.
Жили мы в сосновом лесу в пригороде Рима в маленьких деревянных домиках, практически не пересекаясь с другими обитателями лагеря. Режим у каждой группы был свой, и завтрак подавали индивидуально под каждую группу, а потом подгоняли красивый двухэтажный автобус и увозили на весь день, возвращая глубокой ночью.
Хоров (как и русских) до нас там никогда не было, в основном студенческие спортивные команды или туристические группы, поэтому повара и официанты таращились на нас и уговаривали дирижерку на предмет что-нибудь спеть. В семь утра хором вообще-то поется туго, поэтому она отнекивалась и обещала, что, может быть, споем в день отъезда, тем более, уезжать будем посередине дня.
Покровителем и светлым ангелом нашего хора был немец, настоятель крупного кафедрального собора, который и устраивал нам гастроли, поэтому жили мы чаще в монастырях, пели в известных храмах и сопровождали нас священники. С одним из них мы, четыре подружки, очень сдружились и ходили всегда вместе.