Мастер-класс
Шрифт:
Урок идет своим чередом. Почти нет три и шесть, сплошные два да четыре в бешеных темпах, о любимых вальсах мечтать не приходится, все быстро и пульсирующе. Вдруг: «Полонез, пожалуйста!» Как – опять?! Я уже все, что знала, – поиграла. Но жесткий ауфтакт – и думать некогда, надо вступать. Импровизирую, а внутри страшно ругаюсь: «Это что ж такое себе позволяет? Да виданное ли дело? Да у нас отродясь полонезов не бывало. И время даже не дает ноты открыть! Я, между прочим, могу начать капризничать и отстаивать права концертмейстера и человека на открывание нот, как минимум! Хотя нот, впрочем, никаких нет. Даже дома нет. Но это дела не меняет!» Играю и ворчу, сама себя уговариваю остановиться и время попросить или возразить хоть на что-нибудь! А неудобно – столько зрителей, надо честь конторы отстаивать, типа нам тут это нипочем, даже бровью не веду (что ж мы, полонезов не видали, что ли?), а внутри – колотит, конечно, – кто поймет, что я тут полонезы в мазурочном темпе по тональному кругу гоняю? Запомнят только, если собьюсь или встану насмерть. А он тоже – хорош! Привык у себя к профессионалам высокого класса, думает, других-то и не бывает? В общем, внутренняя жизнь у меня была очень напряженная и насыщенная.
На четвертом полонезе уже перестала на него обижаться, шпарила обреченно, переживая только за тональности – их же менять надо! После шестого
Первая секундная пауза образовалась перед растяжкой, когда он махнул студентам рукой, мол, валяйте, а ему кто-то задал вопрос. Я тут же метнулась к папке, выхватила ноты и поставила на пюпитр Баха. Я стараюсь не импровизировать на растяжке, потому что как ни крути, а у каждого концертмейстера свой стиль, и он набивает оскомину, а растяжка – это все-таки отдых, и не только телу, голова тоже должна переключиться. Поэтому я «чищу» уши чем-нибудь кардинально иным, по возможности нетанцевальным. Мой стиль скорее русско-романсовый, поэтому решила – никакой лирики, пойдем Бахом! Руки приготовила, настроилась на «вечное», понятно, можно уже начать играть, но что ж я, враг себе? Нет уж, так посижу, типа жду команды. А Он оторвался от студентки, картинно разворачивается ко мне, мягкий взмах руки и ласковое: «Пожалуйста, что-нибудь очень русское». Я зажмуриваюсь и начинаю Баха… Нет, мои нервы этого не выдержат!..
Еще из урока.
Улыбнулся один раз, когда заиграла «Мексиканский танец». Как юноша расцвел – глаза цвета неба – говорит: «Мой педагог всегда это просил на такие прыжки» (о, и мне идеально легло, потому и заиграла).
А танцоров похвалил и вовсе один раз, что немыслимо для американской школы: «Goodboys», – своим мальчикам на прыжках. Девочек как и не замечал вовсе. Середину помню плохо – все в тумане. Внутренние монологи затихли, печенка была отбита, болевой порог зашкален. Одна мысль только и осталась – ну еще немножко, главное – не сойти с дистанции.
Смотрю на часы – урра-а! Большие прыжки не успели! Урра! Я продержалась! Время вышло! Уррра!!! Гордо распрямляюсь – жизнь все-таки хороша! А он спокойненько так (и плевал на время) объявляет гранд аллегро. У-у, нечестно! Хоть реви с досады. Пока он им говорил, образовалось время – могу открыть ноты. Достала и думаю, что сыграть. А облажаться в конце, когда все прошло гладко, обидней всего. Ну уж нет, думаю, никаких сложностей и изысков, поимпровизирую что-нибудь простое, и в домажорстве всенепременно, и чтоб могла в любом темпе и в любом состоянии, никакого риска. Тьфу-тьфу-тьфу – начали! Но что это?.. Ну и темп дал? Ме-едленно! Под такой темп не гранд жете прыгать, а на турнике висеть, кто подтягиваться не может. Играю вступление и смотрю на него во все глаза – наверное, поправит? Но нет, заметил мой немой вопрос – кивнул, мол, все нормально. Ну ладно, нормально так нормально, жаль, что это заиграла, с таким темпом я могла бы и на чем-нибудь сложном повыпендриваться, эх, жаль, ноты не открыла! Маленько поиграла, успокоилась и решила на них таки посмотреть, под ногу поиграть, если позволит. Разворачиваюсь, и как раз мальчики клином летели, причем не от меня, а диагональ на меня. Они прыгнули, я подзамерла, чтобы поймать их… и остолбенела: они зависали. Высоко и красиво. Как в кино. Господи, а это кто же к нам приехал-то?! Я, наконец, поняла, почему публика в шоке, – зрелище-то нереальное! Так люди не прыгают. Да тут, оказывается, уже полтора часа такое! А я ни сном ни духом, я не хочу играть – я хочу смотреть! Ничего подобного никогда не видела. И ко всем моим несчастьям прибавилось еще одно – стало дрожать правое колено (уже от увиденного). С ужасом думаю – наверное, им надо под ногу играть? А может, Он не разрешает? Не знаю. Многие не разрешают, мол, пусть вписываются. А, ладно! Ну шикнет так шикнет, и – раз, поймала, два – поймала, и тут Он поворачивается на мой взгляд и кивает – руки развязаны! И нет ничего лучше, когда знаешь, что на правильном пути, все становится легко и в кайф. И они почувствовали, что все можно, и появился кураж – великая вещь. Что они творили! Зал взрывался аплодисментами. Больше всего мне хотелось все бросить и смотреть.
Когда урок закончился, я даже не слышала толком – увидела, повернулись ко мне, аплодируют. Встала, оперлась на инструмент (типа сама стою) и перешла в режим автопилота. Все чужаки благодарили на хорошем русском (дошло не сразу). Когда они откланялись, постояла немного и тихонечко двинулась по стеночке на выход. По пути пошла к своей боссярше – пожаловаться на жизнь, поскулить в плечо, чтобы по голове погладили, и спросить, кто это и откуда? А она сама в шоковом состоянии, глаза круглые, говорит, что еле выжила. Так… жаловаться, оказывается, некому – живых нет, тут не до меня, ладно, поплетусь домой, в любом случае перспектива на сегодняшнюю ночь ясна – буду долбить полонезы.
Продираясь к выходу, раскланивалась со всеми, из толпы запомнился владелец одной студии, который что-то говорил про не поиграю ли ему открытые уроки в январе, но я мало что соображала и только кивала и твердила: «Спасибо, и вам также». Он, не прекращая говорить в пустоту, сунул мне в руку свою визитку, с которой я так и проходила, зажав в кулаке, как октябренок мороженое, пока наконец не зашла в туалет, положила ее на раковину, да там и забыла, и когда дома вспомнила, то тихо порадовалась, что тот мужик – не дама, а то (какой кошмар!) зашел бы он в дамский туалет и увидел бы на раковине свою намокшую визитку, наразобиделся бы!.. Дамы, они, знаете, обидчивые.
Дома залезла в Интернет смотреть, кто это к нам приехал? И тут, конечно, обомлела – главный театр страны, при них Студия – набирают на двухлетнюю учебу молодых одаренных танцоров (шестнадцати – двадцати лет) со всего света. В здравом уме никогда бы не решилась им играть. Есть у них образовательная программа – ежегодно ездят в турне по колледжам страны с концертами и мастер-классами.
Вечерком позвонила своей, и мы вместе поохали про урок, про восторг, про полонезы, про страшно играть, а на ночь я засела за инструмент. Если у человека существует количество положенных ему на жизнь полонезов, то, похоже, все их судьба вывалила мне в одни сутки. Этакий «полонезовый стресс». С извращеньицем-с, судьба-то.Утром захожу в зал. Он подходит быстрым шагом и с ходу в лоб:
– Доброе утро! Мне сказали, что вы меня боитесь? Простите, я не хотел. (Ох… с великими трудно – они позволяют себе называть вещи своими именами.)
– Нет, не боюсь. Просто все непривычно. У нас не так. И темпы другие, и прыжки.
– О, а я думал, вы
– Так и не было никаких проблем, просто непривычно… Скажите, вы – поляк?
– Нет.
– Родители из Польши?
– Нет.
– А тогда откуда такая любовь к полонезам?!
– А вы не любите полонезы?
– Теперь нет.
– Хорошо, полонезов больше не будет. (Ну здрасьте! Я целую ночь над ними сидела!)
– Да нет, пожалуйста, мне все равно, просто вчера было неожиданно.
– Полонезы – это же очень удобно, вот смотрите…
И начинает подробно, серьезно и очень грамотно разъяснять и раскладывать ритм полонезов на батманы. Ладонями, как водится, ноги показывает, акценты подчеркивает, поет. Я остолбенела, в ушах вата. Перешел на мазурку – она тоже хороша. Киваю – и мазурка хороша, а мысль в голове ушла совсем в другую сторону: неужели гей? Не может быть!Этот урок прошел спокойно, когда знаешь, чего ожидать, не так страшно, да и темпы Он ссадил, наверняка моя, когда с ним говорила, и про девиц сказала, они-то уж точно полуживые стояли. Я потом одну студентку спросила – ну как? Она ответила: «Страшно. Я старалась ни на кого не смотреть и держаться». Только один раз, на гранд батман у станка Он объявил: «Полонез!» – и тут же, с поклоном в мою сторону: «С вашего позволения».
С кодой повезло: когда показывал – пел донкихотовскую, ее и получил. И когда они крутили свои бесконечные вертушки на диагонали, пришла мысль, что это роскошно ложится на «В пещере горного короля»: там хоть по сути одно и то же, но у танцоров энергетика накаляется, и у зрителя восторг растет – получается эффект увеличивающейся спирали (или растущего снежного кома), и у Грига тот же эффект при кажущемся повторении одного и того же. Но с ходу лепить Грига не рискнула, да и в левой там ужас что творится – не по зубам.
Что еще хочется добавить о педагоге: кроме блистательной музыкальности Он обладал еще одним поразительным качеством – чувством партнера (а может, это две грани одного и того же?), наверное, с ним было очень удобно танцевать. Я работала с ним всего два урока, но каждый раз, когда у меня возникали сомнения или вопрос, он поворачивался в мою сторону. Иногда, предвосхищая вопрос, бросал коротко пару слов – сразу становилось ясно. Или кивал. По-разному, но всегда точно. Может, это, конечно, громадный опыт работы с разными концертмейстерами, и он уже просто знает, где обычно возникают сомнения и как их коротко разрешить, но разве многие педагоги это умеют? Иной раз такой бред несут, накаляясь оттого, что недоумение в вашем взгляде только растет. Что же касается моих напрягов, так они были связаны только с техническими проблемами: три полонеза подряд для меня ужас, и темпы запредельные, и упражнения незнакомые, ну не привыкла я.
Билеты на их выступление заранее не купила – ушами прохлопала, звонила шефине, мол, хочу страшно, SOS! Она удивилась, как это я прозевала, билеты давно раскуплены, но спросила – сколько штук? На вопрос, сколько я ей должна, ответила: «Ох, нисколько! У меня стойкое ощущение, что мы тебе мало заплатили за эти уроки». Волшебные слова! Учитывая, что они исходят из уст работодателя.
Выступление было потрясающим. Давали несколько разножанровых фрагментов. Начали, конечно, с классики – просто здорово! Ни придраться, ни поворчать, ни поскучать. Как во сне – картинка идеального. Современные фрагменты тоже держали на восторженном пределе, не опуская накал ни на секунду, ужасно интересно. Как после поднятия занавеса последний раз вдохнул – так в конце только и выдохнул: как, всё? Одним из открытий американского балета для меня стал мужской танец. Раньше я воспринимала мужское соло как заполнение паузы, пока балерина отдыхает. Нет, они все-таки бывали хороши, но свет и суть балета – в Ней. А тут все наоборот, и это так же захватывающе! Падекатр – это для четырех мужчин, просто красота и совершенство в чистом виде. И как концертмейстер я была совершенно довольна: они, в отличие от многих, танцевали настолько в музыку, что казалось, рождают ее своим движением. От такого я давно отвыкла.
Они поехали дальше.
Утром нового дня отыграла своим первый класс – легко и просто, играючи, все привычно и предсказуемо. И когда урок закончился, села в машину, да как разревелась! Все показалось безнадежно пресным, а небо непроходимо-осенним. Как будто в спокойную и устоявшуюся провинциальную жизнь на мгновение ворвалась яркая заморская птица, опалила своим крылом и исчезла за горизонтом. И надо как-то приходить в себя и собирать разлетевшиеся кусочки и опять вписываться в размеренное бытие. «Спокойно, – уговаривала себя, – спокойно, это просто отходняк. Просто надо банально заниматься, как любой живой музыкант, чтобы не грохаться в обморок от малейшего перенапряжения. А то расслабилась, обросла довольным жиром и вшами лени и думаю, что все хорошо. А где-то совсем иная жизнь! Ведь, в принципе, работа с такими людьми – это творчество другого качества, совсем иные миры».
И я ревела еще пуще по вещам, которые загоняешь подальше и не хочешь признавать – по потерянным рукам, по нереализованным способностям, по Москве, да по всему, что смогла зацепить по пути, потому и поревела, как это обычно бывает, когда женщина, разбив чашку, вдруг разрыдается над всей своей жизнью, сразу над всем, что случилось, а еще горше над тем, чего так и не случилось.
«Спокойно, – уговаривала себя, – спокойно, это просто отходняк, просто отходняк. Я буду заниматься, я выучу новый репертуар к их следующему приезду, выучу этого дурацкого горного короля, я же могу, я же могла… Все хорошо, все хорошо, все будет хорошо…»
И все стало хорошо: в следующем году я была опять расслаблена, благодушна и совершенно не готова…Второй
Через год…
Шефиня сообщает, что они опять к нам едут. Я встрепенулась – сам едет, опять он?
Оказалось, нет – ему предложили государственный балет Гонконга, он уехал, кто теперь возглавит отделение – неизвестно, поставили кого-то временного. Жаль. Но ладно, посмотрим на новенького, тоже интересно.
И вслед за новостью – гром средь ясного неба: получаю письмо прямо из театра, спрашивают, не поиграю ли несколько раз не мастер-классы на публику, а именно им перед спектаклями и вообще. Я обрадовалась, шутка ли, сами приглашают.
Помня о том, что в прошлый раз ноты открыть не дали, я их и не брала, приготовила только тоненькую папочку со «сливками». Играть вечером, спешить некуда, и к обеду я решила подготовиться с чувством, с толком, с расстановкой и обнаружила… что «сливочной» папочки-то нет. Нигде. И начался марафон – рванула объезжать все места, где могла и не могла забыть, всех поставили под ружье, но ценнейшая папка провалилась сквозь землю. Всё, что есть в доме, мне не нужно, сыграю наизусть, а то, что в папочке, – побоюсь. Кошмар! Не то чтобы без нее хоть в петлю, но хотелось бы все-таки «сливки»…