Мастер снов

Пехов Алексей Юрьевич

– Сестра! Почему ты защищаешь чужаков?!

– Я тебе не сестра, – резко сказала девушка, вновь принимая боевую стойку.

Однозначный ответ, не требующий долгих размышлений.

Бритоголовый размахнулся, целясь в меня, но его цепь обвилась вокруг раненой руки светловолосого тайца. Спутник Кеуты был в ярости. Его муай-лак был не просто уличным и не просто жестким, я бы назвал этот бой грязным, нарушающим все правила, и ему не мешала даже поврежденная рука. Удары коленями, локтями и кулаком обрушились на троих накленгов. Казалось, на них налетел бешеный вихрь. Кровь, сопли, слюни, осколки черных

очков летели во все стороны.

Хэл шевельнулась, чуть подаваясь вперед. Ее лицо, озаренное неровным мерцанием фонарей, стало вдруг нереально, пугающе красивым…

Те двое, которых Кеута отправила в мусорные баки, выбрались из-под ящиков и, вместо того чтобы броситься прочь, поковыляли к нам. А тот, которому я выбил челюсть, поднял с земли железный прут и, покачиваясь, направился к раненому тайцу, занося железку для удара по светловолосой голове. Я одним прыжком оказался рядом с ним, перехватил руку накленга, вывернул, заставив выронить оружие, и швырнул противника в сторону. Второй ринулся на Кеуту, и той не хватило какого-то мгновения, чтобы развернуться и отразить удар, который «подрубил» ее ногу. Она упала на колено, но я успел защитить ее от тае-тронг [3] в голову, а затем рывком схватил за плечо ученицу, поворачивая к себе.

3

Прямой удар (сиам.).

– Хэл! Прекрати.

Она часто заморгала, как будто просыпаясь, посмотрела на меня прозрачными, светлыми глазами, в которых заплескалось отчаяние, и горячо прошептала:

– Я не знаю, что происходит. Я ничего не могу сделать.

– Обуздай фантазию, – яростно произнес я, не повышая голоса, видя, как Кеута со светловолосым вынуждены продолжать драку и получают все новые болезненные повреждения. – Ты даешь химерам силу своим желанием насилия.

– Не получается, – ученица закусила губу, зажмурилась. – Я все время вижу то, что видеть не должна.

Я понимал, что происходит с ней. В одном из первых снов, в которых я был под контролем Феликса, меня также душили фантазии. Я пытался следовать заданному плану, а в мыслях вспыхивали и гасли самые дикие ассоциации. Я не мог удерживать вожжи сна, и кони моего воображения понесли так, что меня едва не расшибло в лепешку. Феликсу пришлось перехватить управление.

– Ладно, сейчас помогу. Просто ничего не делай. Следуй за мной.

– Хорошо.

Впрочем, делать ей действительно больше ничего не пришлось. Совсем близко, заглушая крики, звуки ударов, хруст и скрежет, пронзительно зазвучала сирена.

– Полиция! – крикнул кто-то из накленгов, и вся компания, забыв про нас, начала быстрое отступление.

Кто мог двигаться, подхватили своих павших собратьев и поволокли прочь. Хромая, ругаясь и мстительно оглядываясь, словно стараясь запомнить наши лица.

– Айсонтин! – выплюнул бритоголовый, тыча в мою сторону пальцем.

В другое время он получил бы за оскорбление оплеуху, и не одну, но не сейчас…

– Сон рушится! – крикнул светловолосый юноша.

Кеута прыгнула вперед и ухватила одного из бритоголовых накленгов за шею сзади,

сжала так, что тот захрипел.

Нас снова швырнуло в очередной обрывок баннгокского приключения.

…Мы стояли неподалеку от набережной. В темном парке. Я попытался вспомнить, видел ли такой в реальности, и не мог.

Нас было пятеро, включая пленного. Придушенный Кеутой, тот лежал на земле и не шевелился.

– Туан, ты как? – спросила девушка.

Парень молча кивнул, неловкими пальцами вытащил из кармана платок и перетянул запястье.

– Могла бы и помочь, – сказал я Хэлене зло. Она заморгала, недоумевающе глядя на меня.

– Не надо, – остановила меня Кеута, примирительно касаясь моего предплечья. – Она растерялась. С каждым может случиться. Мы тоже не сразу научились контролировать себя в снах. Тем более таких.

– Прости, – пробормотала ученица.

– Ничего, – ответил я после короткой паузы, во время которой сумел успешно загасить гнев. – Это не твоя вина.

Двух-, нет, трехуровневое признание. Для большинства окружающих оно означало: «Я не должен строго судить человека, попавшего в смертельную ловушку». Хэл услышала иное: «Ты только учишься, для тебя это сложно». А на самом деле я признавал, что не могу осуждать дэймоса, который подсознательно желает видеть страдание. Сам такой. Или был таким. Мне нужно строже следить за ней. И ей придется ответить за свои промахи чуть позже.

Туан наклонился над накленгом и прижал пальцем какую-то точку на его шее.

Тот немедленно пришел в себя, задергался, но парень не отпускал его, пристально вглядываясь в лицо, и принялся задавать вопросы. Очень быстро. Я почти не понимал, что говорит один и отвечает другой. Это была какая-то мешанина тайского сленга и южного диалекта. Когда пленный огрызался со злостью, Туан сильнее прижимал его шею, и тому приходилось продолжать говорить.

– Почему они в черных очках ночью? – тихо спросила меня Хэл.

– Помнишь, я говорил о самообуздании, сокрытии своего внутреннего мира. Они закрывают глаза для того, чтобы никто не мог заглянуть им в душу. Отгораживаются таким образом от остальных людей.

– Твоя ученица? – кивнула на девушку Кеута.

– Да.

Теперь я лучше смог рассмотреть сновидящую. Она двигалась легко и плавно, но в то же время в ней чувствовалась решительность и сдержанная сила. Розовые губы улыбались, темно-карие глаза были серьезны. Пряди черных волос, срезанных на уровне середины щеки, казались теплыми и мягкими, словно кошачий мех. К ним хотелось прикоснуться. Интересно, как она выглядит в реальности.

– Сочувствую, придется вам, ребята, помучиться.

Я был согласен с ней. У Хэлены возникли новые вопросы, но пока она придержала их.

– Он ничего не скажет. – Туан выпрямился и отпустил пленного, который снова осел на землю, презрительно ухмыляясь.

– Нет смысла задавать вопросы. И времени нет. – Я подошел, наклонился и выдернул гарнитуру из разъема на бритой голове.

Накленг взвыл от боли, приподнялся было, но снова рухнул на траву, а я сжал в кулаке маленькую деталь, и она начала рассыпаться на мелкие обломки, впивающиеся мне в ладонь. Вместе с этим перед моими глазами стали вспыхивать яркие обрывочные картины. Запоминающиеся и болезненные.