Мастера русского стихотворного перевода. Том 2

Данте Алигьери

Шандор Петефи

564. Собачья песня

День, как волчиха, сер, И ветер воет зло, Льет дождь, а вместе с тем И снегу намело. А нам-то что: лежим В тепле у очага, Куда толкнула нас Хозяйская нога. И сыты будем всласть: Хозяин, да и гость, Всего ведь не съедят — Собакам бросят кость. Конечно, иногда Зловеще свистнет хлыст — Ой, больно бьет он! — что ж, Ведь пес не пессимист. За гневом ласки ждем. Вот кликнул нас наш бог, — Как весело лизать Хозяину сапог! <1930>

565. Волчья песня

День, как волчиха, сер, И ветер воет зло, Льет дождь, а вместе с тем И снегу намело. Пуста

степная ширь: Вот наш унылый дом. Пристанища нам нет, Ни кустика кругом. Снаружи мучит лед И голод изнутри, И так страдаем мы С зари и до зари. А вот и третий враг — Коварный ствол ружья, Окрашен кровью снег, И это кровь моя. И голод, и мороз, И в ребрах злой свинец, И всё ж свободен волк, Глухих степей жилец! <1930>

Т. Л. Щепкина-Куперник

Эдмон Ростан

566. <Баллада о поединке>

Из героической комедии «Сирано де Бержерак»

Сирано

(закрывая на минуту глаза)

Позвольте… рифмы… так! К услугам вашим я; Баллада началась моя.

(Делает то, что говорит в балладе.)

Свой фетр бросая грациозно, Спускаю плащ на землю я, Теперь же — появляйся грозно, О шпага верная моя! Мои движенья ловки, пылки, Рука верна и верен глаз. Предупреждаю честно вас, Что попаду в конце посылки!

Обмены ударами.

Мне жаль вас! Где вам воевать! Зачем вы приняли мой вызов! Куда же вас пошпиговать. Прелестнейший из всех маркизов? Бедро? Иль крылышка кусок? Что подцепить на кончик вилки?.. Так решено — сюда вот, в бок, Я попаду в конце посылки. Вы отступаете… Вот как! Белее полотна вы стали? Мой друг! Какой же вы чудак: Ужель вы так боитесь стали! Куда девался прежний жар? Да вы грустней пустой бутылки! Я отражаю ваш удар И попаду в конце посылки.

(Торжественно заявляет)

«Посылка»: Молитесь, принц! Конец вас ждет. Ага! У вас дрожат все жилки? Раз… два… пресек… три… финта.

(Попадая)

Вот!

Вальвер пошатывается.

Сирано раскланивается.

И я попал в конце посылки! 1898

567. Монолог герцога Рейхштадтского

Из драмы «Орленок»

В моей душе теперь величье храма: Пусть перед ним преклонится народ… Я силы пью здесь, в воздухе Ваграма, Мне двадцать лет, меня корона ждет!.. Корона, власть… Движением десницы, Как по волшебству, открывать темницы И узникам свободу даровать, Кормить голодных, облегчать страданья, Вносить улыбки, осушать рыданья, Любить, прощать и счастье разливать… О мой народ! Своей святою кровью Ты заплатил бессмертие отца, Но сын его воздаст тебе любовью И мир внесет во все сердца! Я сам страдал… Страдания народа Понятны мне, и я их искуплю! Я был в плену… Не бойся же, свобода, Я прав твоих не оскорблю! К трофеям всем родной моей державы, К названиям Ваграма, Ровиго Прибавлю я иной названье славы И герцогом я сделаю Гюго!.. Слетела грез счастливых вереница, С души моей исчез тяжелый гнет, Лечу к тебе, лечу, моя столица, Мне двадцать лет, меня корона ждет! Париж, Париж!.. Я вижу волны Сены, И слышу я твои колокола… Вы здесь, друзья, не знавшие измены, Вас тень отца и к сыну привела… Уж вижу я несчетные знамена, Уж вижу я и лавры и цветы, Мне двадцать лет, и ждет меня корона… Париж, Париж, ее отдашь мне ты!.. <1914>

568. Опять «Сизый Нос»

Его увидел я в таверне за столом; Он перелистывал Гюго старинный том… Он был всегда из тех, чей завтрак — кружка пива, И часто весь обед — какой-нибудь сухарь. Он показался мне еще худей, чем встарь, Но речь его была — как прежде тороплива. Я вместе с ним ушел. И вот открылся шлюз. Глубокий Люксембург свои раскрыл нам сени… Сгущались вечера сиреневые тени, Пока он эстетизм громил и тайных муз… Я слышу как сейчас, как крикнул «черт возьми!» Он удивленному прохожему свирепо: «Мы петь должны для всех, — живем мы меж людьми. Искусство меньшинства? Для избранных? Нелепо! Когда вы пишете уж больно мудрено, Так, что нельзя понять, чего бы вы хотели, Любезные друзья, сдается вам ужели, Что вам любить одним поэзию дано?.. Да, плоской пошлости страшна, конечно, шутка, Но бойтесь с ней смешать, но бойтесь как-нибудь Вы с нею те сердца случайно оттолкнуть, В которых чувство есть: оно важней рассудка. Люби тех, кто молчит, кого презренье ждет, Кто,

выслушав стихи, не скажет громко мненья, Но в чьих глазах слеза горячего волненья: Так мысли царственной воспринял он полет. Люби ты простоту, в ней часто справедливость; Люби всех тех, кому обман ваш невместим. Пойми: быть может, то, чтo непонятно им, Есть только фокусы, искусственность и лживость. Не лучше ли весам экспертов предпочесть, Что весят тонкости искусства на караты, Те души звучные, пространствами богаты, В которых для стихов прекрасных место есть!» <1914>

569. Упражнения

Встряхнем сонливую усталость, Что всё позабывать склонна, И летаргического сна Прогоним тягостную вялость. Хотеть! Научимся хотеть! При этом волею железной. Для нас спасение одно: Хотеть! Чего? Не всё ль равно? Хотеть сорвать цветок над бездной, Хотеть искусным стать стрелком, — Иль брать барьеры напролом. Пусть развлечение! Пусть забава! Спектакль устроить иль пикник; Восстать за попранное право; Нубийский изучить язык; Преодолеть наречье курдов; Хотеть нелепостей, абсурдов, Чего угодно, чтоб уметь По-настоящему хотеть! Пускай в душе не будет мира. Жизнь, жизнь! Не всё ль равно нам — в чем? Ведь учит легкая рапира Тяжелым овладеть мечом. Сперва попробуем несмело, С смирением ученика, Хотеть чего-нибудь слегка; Потом — сильней, потом — всецело! Бросая камни у реки, Чтоб приобресть размах руки, Не будем начинать тяжелым! Начавши с маленьких камней, Возможно легче и скорей Стать самым лучшим дискоболом. Пусть добрым знаком будет нам, Когда мы так хотеть устали… Ведь, утомясь от скучных гамм, Мы всё же время не теряли, Коль упражнялись на рояли. Так честолюбец и герой Всё время детскою игрой Как будто на смех развлекался… И в бильбоке ему попался В конце концов весь шар земной! <1914>

А. А. Блок

Джордж Гордон Байрон

570. Подражание Катуллу

О, только б огонь этих глаз целовать, — Я тысячи раз не устал бы желать! Всегда погружать мои губы в их свет, В одном поцелуе прошло бы сто лет! Но разве душа утолится, любя? Всё льнул бы к тебе, целовал бы тебя, Ничто б не могло губ от губ оторвать; Мы всё б целовались опять и опять; И пусть поцелуям не будет числа, Как зернам на ниве, где жатва спела. И мысль о разлуке — не стоит труда, Могу ль изменить? — Никогда, никогда! 1905

571. Отрывок

Бесплодные места, где был я сердцем молод, Аннслейские холмы! Бушуя, вас одел косматой тенью холод Бунтующей зимы. Нет прежних светлых мест, где сердце так любило День долгий коротать: Вам небом для меня в улыбке Мэри милой Уже не заблистать. 1905

572. Из дневника в Кефалонии

Встревожен мертвых сои — могу ли спать? Тираны давят мир — я ль уступлю? Созрела жатва — мне ли медлить жать? На ложе — колкий терн; я не дремлю; В моих ушах, что день, поет труба, Ей вторит сердце… 1906

573. Любовь и смерть

Я на тебя взирал, когда наш враг шел мимо, Готов его сразить иль пасть с тобой в крови, И, если б пробил час, — делить с тобой, любимой, Всё, верность сохранив свободе и любви. Я на тебя взирал в морях, когда о скалы Ударился корабль в хаосе бурных волн, И я молил тебя, чтоб ты мне доверяла; Гробница — грудь моя, рука — спасенья челн. Я взор мой устремлял в больной и мутный взор твой, И ложе уступил, и, бденьем истомлен, Прильнул к ногам, готов земле отдаться мертвой, Когда б ты перешла так рано в смертный сон. Землетрясенье шло и стены сотрясало, И всё, как от вина, качалось предо мной. Кого я так искал среди пустого зала? Тебя. Кому спасал я жизнь? Тебе одной. И судорожный вздох спирало мне страданье, Уж погасала мысль, уже язык немел, Тебе, тебе даря — последнее дыханье, Ах, чаще, чем должнo, мой дух к тебе летел. О, многое прошло; но ты не полюбила, Ты не полюбишь, нет! Всегда вольна любовь. Я не виню тебя, но мне судьба судила — Преступно, без надежд — любить всё вновь и вновь. 1906

Генрих Гейне

574—582. Опять на родине

* * * В этой жизни слишком темной Светлый образ был со мной; Светлый образ помутился, Поглощен я тьмой ночной. Трусят маленькие дети, Если их застигнет ночь, Дети страхи полуночи Громкой песней гонят прочь. Так и я, ребенок странный, Песнь мою пою впотьмах; Незатейливая песня, Но зато разгонит страх. <1910>