Мастера советского романса
Шрифт:
Лучший из этих набросков - первый, «Долина-храм», где создан еще один вариант излюбленного Мясковским образа «священной тишины». Благородно строгая и выразительная декламация, партия фортепиано, представляющая собой пример скупой, но очень образной звукописи, наполненная гулкими отзвуками поющих колоколов долины, - все это очень красиво, возвышенно, но лишено той непосредственности и искренности, которая так привлекает в романсах на слова Баратынского.
Отметим попутно один очень колоритный штрих: повторяющийся несколько раз «мотив колоколов», основанный на «гамме Римского-Корсакова», проходящей
« стр . 44»
«стр. 45»
В тот же период развивалась и другая линия вокального творчества Мясковского, представленная его романсами на слова З. Гиппиус. Они занимают большое место в творчестве композитора, сам автор и в последующие годы относился к ним далеко не безразлично; Он редактировал некоторые из них для издания 1922 года.
Когда три тетради романсов были изданы под опусом 22 (впоследствии этот опус был присвоен романсам на слова Дельвига), Мясковский снова вернулся к этим романсам в 1946 году, когда был составлен сборник «На грани» [1]. Эти возвращения, а также ряд упоминаний этих романсов в переписке с С. Прокофьевым, Е. В. и В. В. Держановскими свидетельствуют, что появление этих романсов было далеко не случайным явлением.
Что искал в 900-х годах Мясковский в стихах З. Гиппиус, манерной и претенциозной, хотя и талантливой поэтессы, хозяйки литературного салона, средоточия русского декаданса?
Самым ярким в ее творчестве была не личная лирика, в которой она не сказала ничего своего, а те стихи, в которых остро и четко выражено ощущение безвременья в настоящем (в этом смысле очень характерно стихотворение «Часы стоят»), тревоги и страха перед будущим («Непредвиденное») [2]. Эти настроения были присущи в той или иной мере значительной части русской интеллигенции, не прошел мимо них и Мясковский. О пессимистических тенденциях его раннего творчества писали многие, прежде всего - он сам в своих «Автобиографических заметках». Свой пессимизм он объяснял отчасти причинами чисто биографическими- долгой и трудной борьбой за право стать музы-
[1] «На грани» (ор. 4), восемнадцать романсов на слова З. Гиппиус: «Пьявки», «Ничего», «В гостиной», «Серенада», «Пауки», «Надпись на книге», «Мгновение», «Страны уныния», «Стук», «Тетрадь любви», «Христианин», «Другой христианин», «Луна и туман», «Пыль», «Цветы ночи», «Нескорбному учителю», «Кровь», «Предел».
[2] Не случайно А. Блок в статье «Безвременье» выделил особо двух певцов его: З. Гиппиус и Ф. Сологуба (см.: Александр Блок . Собрание сочинений, т. 5 М.- Л., 1962, стр. 80-82).
«стр. 46»
кантом, отчасти «некоторым знакомством… с кругами символистов, «соборных индивидуалистов и т. п.» [1]
Но, конечно, только «некоторое знакомство», «поверхностное знакомство» не могло оставить заметного следа в творчестве художника с такой яркой индивидуальностью, как
Поэтому никак нельзя миновать обращений Мясковского к поэзии Гиппиус, ибо для понимания пути художника важно не только то, что он развивает в себе, но и то, что он преодолевает и отбрасывает.
Из стихотворений Гиппиус Мясковский выбирает наиболее мрачные, проникнутые отвращением к действительности. Таковы стихотворения «Пьявки», «Ничего», «Страны уныния», «Цветы ночи» и особенно «Пауки», где гиперболизирован образ-символ, знакомый еще по Достоевскому: «деревенская баня с пауками по углам» [3]. Образ паутины и пауков, пожирающих людей, повторяется как лейтмотив в уже упоминавшейся статье Блока «Безвременье» [4].
Сумрачный колорит этого романса, изломанные линии вокальной партии и мелодических голосов сопровождения, тревожные, смутные шорохи замечательно передают эмоции страха и тревоги. Именно общий эмоциональный характер стихотворения, а не отдельные образы его, довольно-таки натуралистические, выражены здесь в музыке:
[1] Н. Я. Мясковский. Статьи, письма, воспоминания, т. 2. стр. 13.
[2] Стоит сравнить стихотворение Гиппиус «14 декабря» с ее посланием А. Блоку в 1919 году: «бывшему рыцарю «Прекрасной Дамы».
[3] Ф. Достоевский. Преступление и наказание, ч. IV, гл. I
[4] См. Александр Блок. Собрание сочинений, т. 5. М.-Л., 1962, стр. 67.
«стр. 47»
«стр. 48»
И в сущности те же эмоции в музыке к стихотворению «Цветы ночи», хотя здесь речь идет не о «жирных и грязных» пауках, чьи спины шевелятся «в зловонно-сумрачной пыли», а о ночных цветах, красивых, но злых и опасных:
«стр. 49»
И не случайно оба стихотворения получили близкую музыкальную трактовку: мы слышим здесь, в сущности, один и тот же образ - неясные, смутные и зловещие шелесты и шорохи.
Было бы неверно, однако, считать весь цикл «На грани» ограниченным образами зла и страдания. Иногда и в этот сумрачный мир проникает свет - робкий и трепещущий, но кажущийся по контрасту особенно прекрасным. Таков романс «Мгновение», воспевающий ясное и тихое вечернее небо.