Мастера советского романса
Шрифт:
[1] Пользуюсь случаем, чтобы сказать, что в моих прежних работах о романсе (в книге «Очерки истории советского музыкального творчества». М., 1947 и в I томе «Истории русской советской музыки») блоковский цикл Мясковского явно недооценен. Причина, видимо, в том, что мною рассматривались лишь отдельные , хотя и наиболее яркие романсы, и не были проанализированы особенности «драматургии» всего цикла.
«стр. 54»
Линию, идущую «от мрака к свету», можно проследить и во всем цикле. Однако эта линия развивается не прямо, а своего рода уступами.
Второй романс - «Ужасен холод вечеров» - средоточие мрачных образов.
Самая характерная ее интонация - в пределах уменьшенной октавы - уже появлялась во вступлении, на ней же основано и фортепианное заключение. Это как бы выражение скорби, душевной боли, жажды вырваться за пределы «неразмыкаемого круга».
За этим очень мрачным, но очень выразительным романсом следует более светлая интермедия-романс «Милый друг», хотя и в нем на мгновение появляются образы зимней вьюги, зловещие шорохи, хорошо знакомые по романсам на слова Гиппиус. Но конец романса ясен и спокоен.
Снова скорбная страница - романс «Медлительной чредой нисходит день осенний», где в партии фортепиано с первых тактов звучит, почти не умолкая, интонация стона, плача.
А за ним - светлая кульминация цикла - романс «Встану я в утро туманное» с его призывно и ярко звучащими интонациями вокальной партии, с радостными «перезвонами» в партии фортепиано, особенно ликующе звучащей в кульминации (перед репризой):
«стр. 55»
Еще никогда не создавал Мясковский так ярко и свежо звучащих вокальных произведений! Романс этот мог бы быть финалом цикла, но композитор предпочел закончить его более спокойным и мягким романсом «В ночь молчаливую», излюбленным своим образом «звучащей тишины».
В начале настоящего очерка говорилось о близости образного строя романсов с современными им симфоническими произведениями Мясковского. Это, пожалуй, всего определеннее проявилось в блоковских романсах, и хронологически и по содержанию близких шестой симфонии, в которой «блоковское» отмечается всеми исследователями. Одна из центральных ее тем (хотя и не единственная) - это преодоление личной скорби, одиночества, смятения обращением к окружающему миру, к бурлящей вокруг жизни, к светлым образам грядущего. Как это ни парадоксально, в симфонии, а не в вокальной музыке «тема преодоления» яснее и конкретнее
«стр. 56»
связана с окружающей действительностью, столь живо ощутимой в финальной картине революционного шествия. В романсах она нашла иное, гораздо более лично – лирическое выражение. Но весь образный строй, постепенное освобождение от образов холода, мрака и одиночества имеет ту же основу, что и в симфонии.
*
После
Вспомним, что все симфоническое творчество Мясковского между двумя вершинами - шестой и двадцать первой симфониями - развивалось в направлении к современной теме, к овладению «языком художника наших дней», как писал Мясковский в своих «Автобиографических заметках». И это происходило не только в симфониях - восьмой, двенадцатой, шестнадцатой, но и в немногочисленных обращениях к массовой песне, в опытах создания камерных песен на современную тему («Запевка» на слова В. Наседкина - в 1930 году и «Колхозная осень» на слова А. Ерикеева - в 1935 году). Но так же, как и в симфоническом жанре, удача была достигнута не в прямолинейных обращениях к современности, а в области лирики , в которой был найден новый, отнюдь не субъективистский, а живой и общительный тон высказывания. Наибольшие удачи Мясковского во второй половине 30-х годов - это именно лирические произведения: двадцать первая симфония, скрипичный концерт, цикл романсов на слова Лермонтова (1935-1936) [1]. И это не случайно.
[1] Двенадцать романсов (ор. 40) на слова М. Лермонтова: «Казачья колыбельная», «Выхожу один я на дорогу», «Нет, не тебя так пылко я люблю», «К портрету», «Солнце», «Они любили друг друга», «В альбом», «Романс», «Она поет…», «Не плачь, не плачь, мое дитя», «Из альбома», «Прости! Мы не встретимся боле».
«стр. 57»
Для всей советской музыки в 30-е годы было типично расширение круга образов, жанров, выразительных приемов, расширение прежде всего в сторону лирики. В эти годы советское искусство освобождалось от некоторой односторонности, аскетизма и схематизма, присущих значительной части произведений 20-х и начала 30-х годов. Оно становится более человечным, более сложным и богатым эмоционально. Богатство эмоций, открытость их выражения, внутренняя цельность и душевное здоровье становятся характерными приметами советского искусства.
Лермонтовские романсы Мясковского - одно из типичных произведений этого времени. Кроме отмеченных выше особенностей общего характера типично и обращение к классической поэзии. В статьях и исследованиях ряда музыковедов (в том числе и автора настоящей книги) неоднократно отмечалось значение обращения к классике как стимул «прояснения стиля». Однако дело не только в этом. Как уже говорилось во «Введении», классическая поэзия в 30-х годах явилась прежде всего источником положительных идей, положительных образов, выраженных при этом в обобщенной и возвышенной форме (что далеко не часто удавалось советским поэтам).
Именно такое восприятие и понимание классической поэзии отличает собою и цикл Мясковского. В этом смысле поучительно сравнение его с обращением композитора к классической поэзии в 20-х годах: с «Тремя набросками» на слова Тютчева. Они созданы почти одновременно с блоковским циклом, но в то время как в.последнем ясно ощутима «тема преодоления», цикл на слова Тютчева выражает - очень ярко и сильно - тему одиночества и скорби. Таким образом, само по себе обращение к классической поэзии еще ничего не решает, и тютчевский цикл, в отличие от блоковского, не обозначил собой ничего нового.