Мастерская чудес
Шрифт:
Еще бы не догадаться! С детства меня только то и спасало, что я здоровенный и сильный.
Первый урок выживания мне преподали на школьном дворе. Пришлось защищать мою бабулю от стаи мелких шакалов, шпаны, что ржала и дразнила ее почем зря. Полная, старенькая, она носила штаны в цветочек, которые шли ей как корове седло, да еще бигуди иногда забывала снять… Как увидит меня, давай целовать крепко-крепко, будто мы прощаемся с ней навек и не увидимся больше никогда. До сих пор, если туго приходится, так что сдохнуть впору, вспоминаю бабулю, и на душе как-то полегче.
Она делала вид, будто не замечает издевок, не видит,
— Не обижайся, Мишель, я не хочу, чтоб тебе за меня доставалось. Варикоз у меня, вот и хожу, как пугало.
Мне хотелось порвать на части всех этих гадов. Лежа в постели, я отворачивался к стене и лупил со всей дури по ней кулаком. Костяшки в кровь, да еще от деда здорово попадало за порчу обоев. Я тогда еще был соплей, тощим шкетом, не мог отомстить за бабулю как следует. Самое скверное, я и вправду ее стыдился… Злился на себя за это и за бессилье свое позорное. Трудно мальчишке стать ангелом, когда вокруг такое творится.
Второй урок мадам Майк преподнесла. И не она одна. Меня в военной форме многие уважали: и булочник, и почтальон, и хозяин бара на углу, даже полицейские. Радостно приветствовали, когда я возвращался из Африки или из Афганистана. Готовы были руки мне целовать как младенцу Иисусу. А потом, сами знаете, отвернулись все разом. Без формы я для них грязью стал, падалью, вонючим бомжом. Хотя внутри был все тот же, не изменился. Так-то!
Третий урок уличный. Торчок-сморчок и прочие нищеброды. Здесь твое место в цепочке питания напрямую зависит от мускулов, кулаков, веса, роста и умения драться.
Так что, да, мсье Харт, я вас понял, так точно, будет исполнено. Надену вместо камуфляжа костюм и галстук, расправлю плечи, и прошу любить и жаловать! Кто тут у нас не согласен с боссом?! Ну-ка, заткнулись все!
— Договорились. Отныне я буду с утра давать вам список поручений. Но есть у меня и особая просьба. Не могли бы вы присмотреть за малюткой Зельдой? — внезапно спросил мсье Харт.
Малютка Зельда! Слабенькая, тоненькая, точь-в-точь мадам Майк. И тоже упала прямо ко мне на руки. Только та была бухая, а эта в обмороке, разница небольшая, но все же есть. И опять я голову потерял, чего скрывать, от природы не уйдешь…
— У нее амнезия, поэтому она не всегда верно судит о людях и обстоятельствах. Я волнуюсь: не станут ли ее обижать в той конторе? Робертсон — мой старый друг, однако у него и без того дел по горло. Некогда нянчиться с какой-то секретаршей. Добейтесь ее доверия, расспросите о коллегах: нет ли каких неприятностей, столкновений? Одним словом, оберегайте ее, защищайте, но так, чтобы она ничего не заметила. Пусть не чувствует слежки. Свобода для нее так важна! В то же время Зельда сейчас — легкая добыча. Ведь она ничего не помнит о зависти, о вражде, о всевозможных опасностях и угрозах. Она одна-одинешенька на всем белом свете, ей нужно на кого-нибудь опереться. Скажу честно: не уверен, что вы справитесь. Помощь ей — задача непростая, требует такта, ловкости, дипломатических способностей… Обращаюсь к вам лишь потому, что вы начальник охраны, ваши расспросы не вызовут подозрений. Ответьте по совести, мистер Майк, у вас получится приглядывать за Зельдой или нет? Предупреждаю, провала этой миссии я вам не прощу!
— Не беспокойтесь, мсье Харт. Мне приходилось ладить с аборигенами тех стран, где нас считали захватчиками и мародерами. Удавалось раскручивать на бабло добропорядочных граждан, для которых пьянство — смертный грех. Стратегии и тактике меня учить не надо.
— Прекрасно. Самое время применить ваши таланты на практике.
Я вылакал остаток пива и взял у хозяина список дел на сегодня. Он улыбнулся мне по-дружески.
— Я доверяю вам на сто процентов, мистер Майк, на все сто! За дело, время не ждет. Некоторые поручения не терпят отлагательств.
Над головой у босса висел календарь. Я взглянул на число. Месяца не прошло, как торчок-сморчок с дружками отходил меня трубой. Все-таки жизнь — загадочная штука.
Мариэтта
Жан напрасно благодушествовал, ничего приятного о себе и о других за последние две недели я не узнала. Поняла только, что мои близкие — родители, муж, сыновья — всегда были ко мне несправедливы, использовали меня, помыкали мной. Что сама я слабый никчемный человек, неспособный самостоятельно принимать решения, даже когда от этого зависит моя дальнейшая судьба. К тому же стоило мне увидеть неприглядную истину без прикрас, как единственный человек, называвший себя моим другом, внезапно прогнал меня прочь…
Подъезжая к дому на такси, я с горечью думала о том, что приходится поневоле признать свое полнейшее поражение и отказаться от всех желаний и чувств, которые теперь, как и прежде, не приносили мне ничего, кроме разочарования и беспросветной тоски.
Я смотрела на прохожих. В это время служащие заканчивают работу и спешат по домам. Мелкий надоедливый дождь заставлял их втягивать голову в плечи, поднимать воротник. Вероятно, многие навсегда отказались от прежних надежд. Многие затыкали уши, чтобы не слышать ядовитые издевки своих спутников. Зажмуривались, чтоб не замечать, как их унижают и подсиживают коллеги.
Похоже, мне все-таки придется купить транквилизаторы по рецепту, забытому в сумке еще с тех пор, как я впервые побывала у психиатра.
— Приехали! — сказал шофер.
— Что вы сказали?
Вот уж действительно: приехали!
Я расплатилась и с тяжким вздохом покатила к дому чемодан. В лифте закрыла глаза, чтобы не видеть свое отражение в зеркале и яркие неоновые вспышки рекламы за прозрачными стенками. Я была в отчаянии, точно заключенный, вернувшийся в тюрьму. Точно старая кляча, которая знает, что ее тащат на бойню, упирается, но не может встать на дыбы и умчаться прочь.
Не успела я достать ключ из сумки, как дверь распахнулась, и на пороге появились Макс и Тома с огромным букетом белых цветов. Они бросились мне на шею.
— С возвращением, мамочка!
Я никак не ожидала, что сыновья встретят меня с распростертыми объятьями. От неожиданности замерла и онемела. Когда прошлым летом я вернулась из больницы (мне вырезали опухоль, доброкачественную, само собой), не было и тени нынешнего воодушевления.
— Что же ты стоишь? Проходи скорей, мы тебя заждались!