Мастерская кукол
Шрифт:
Нет, ей не вырваться, никогда не стать свободной, подумала Айрис. Ей суждено влачить это жалкое существование, терпеть затрещины и щипки миссис Солтер и мириться с завистью сестры. Единственный выход – дождаться, пока к ней не посватается какой-нибудь подходящий мужчина и она не начнет рожать каждый год по ребенку. Тогда дни ее заполнятся все той же бесконечной рутинной работой: она станет пропускать через катки выстиранное белье, превращать тухлые мясные обрезки в воскресные пироги и нянчиться с детьми, которые будут болеть то скарлатиной, то инфлюэнцей, то еще чем-нибудь. И тогда у нее совершенно точно не останется ни времени,
Мать тяжело вздохнула, и Айрис отвернулась, чтобы не встречать ее исполненный осуждения взгляд.
– Еще картошки? – спросил отец, непроизвольно похлопывая ладонью по карману, как он делал всегда, когда дочери отдавали ему большую часть своей недельной получки. Он слегка наклонил голову, и Айрис видела, как блестит от испарины его плешивая макушка.
– Нет, спасибо, – вразнобой пробормотали девушки.
– Айрис!.. – Голос матери зазвенел, как туго натянутая струна, и отец вскинул голову. Волоски на его сжатых кулаках угрожающе встопорщились.
– Почему ты не отвечаешь своей матери, Айрис? Неужели это так трудно? Твоя сестра всегда отвечает быстро и вежливо, а ты…
Опустив голову, Айрис разглядывала застывшую на тарелке подливу. Ей пришлось напрячь всю свою волю, чтобы не стукнуть ладонью по столу, не сдернуть с него запятнанную скатерть вместе с посудой, не завизжать и не расколотить на мелкие осколки фарфорового спаниеля. Но приступ раздражения уже прошел, и она улыбнулась как можно смиреннее.
– Это не совсем так, мама. Просто на стройке было очень много народа и я потеряла Роз из вида. – И Айрис отправила в рот еще кусок пудинга.
Часы на стене поднатужились и хрипло пробили шесть раз.
П.Р.Б.
– Бокал подогретого бренди, пожалуйста, – сказал Сайлас, кладя на стол монету. Почти в ту же секунду за окнами таверны громко зазвонили церковные колокола, призывая прихожан к вечерне. Шесть часов, машинально отметил Сайлас. Как быстро пролетел день!
Он сидел в открытом полукабинете почти у самого очага, и его бледные щеки раскраснелись от жара. Казалось, все вокруг него сверкает, поблескивает и горит: вогнутая каминная решетка, потолок с подвешенными к нему серебряными кружками и газовыми рожками, вылетающие из очага угли, которые вспыхивали и гасли на циновке у самых его ног. На стене напротив висела табличка с надписью «Ну и какой эль тебе нравится?». Каждый раз, приходя в эту таверну, Сайлас смотрел на нее и улыбался просто для того, чтобы показать всем, что он умеет читать.
Принесли бренди – горячий, ароматный, с толстым слоем растопленного сливочного масла на поверхности, которое Сайлас проглотил в первую очередь. Думал он при этом, однако, не о напитке, а о девушке – об изгибе ее деформированной ключицы и о ее зеленых, как изумруды, глазах.
– Давненько вы к нам не заходили, мистер, – сказала ему хозяйка, которую все здесь звали Мадам, а за глаза – Дельфиниха, по названию заведения. Ее тон казался дружелюбным и приветливым, но Сайласу показалось, что по лицу Мадам скользнула тень беспокойства. – А вот ваших приятелей-художников я вижу достаточно часто. Слишком часто, коли на то пошло…
– Я был очень занят, – холодно ответил Сайлас, невольно задумавшись о том, почему, в самом деле, он так долго не заходил в «Дельфин», где было уютно и тепло, где эль всегда был свежим и крепким и где можно было подслушать весьма и весьма интересные разговоры.
Сидевшая в кабинке напротив девушка с таким глубоким декольте, что видны были соски, визгливо захохотала и толкнула в грудь своего кавалера – мужчину с тусклыми серыми волосами. Как обычно, в волосах
Мадам торопливо повернулась и двинулась в ее сторону.
– Эй, Марго, сколько раз тебе повторять! Я не потерплю никакого неуважения к нашим дорогим клиентам!
Сайлас сжал в руке бокал. Даже легкая пена на поверхности бренди напоминала ему своим цветом волосы той девушки. Айрис, как представил ее Альби. Девушка с темно-рыжими волосами и чуть запавшими, широко расставленными глазами – зелеными, как омуты, в которых ему чудились одиночество и тоска, казавшиеся Сайласу одновременно и непонятными, и очень знакомыми. В одном он не сомневался: отныне эта девушка и он накрепко связаны друг с другом, и эта связь не прервется, что бы ни случилось.
Почему так произошло? Объяснение он нашел довольно быстро. Эта девушка – Айрис – была очень похожа на выросшую и ставшую взрослой Флик. Когда Сайлас ее увидел, ему даже показалось, будто это именно она – Флик, исчезнувшая без следа, когда ему было всего пятнадцать.
Однажды он пытался показать ей свою коллекцию, и они вместе бежали через рощу, где Сайлас хранил свои сокровища. До сих пор он вспоминал медно-золотой проблеск ее волос, ее худые руки с выступающими костяшками, ее улыбку. В эти минуты Сайлас впервые чувствовал себя как настоящий джентльмен, который пригласил леди в свой рабочий кабинет, – в свой мир, в который еще никому не было хода. Показывая Флик черепа кролика, барсука, лисицы и свое главное сокровище – череп барана с закрученными спиралью мощными рогами, Сайлас внимательно наблюдал за выражением ее лица и пытался угадать, какое он произвел впечатление.
Даже сейчас, много лет спустя, Сайлас часто вспоминал Флик. Он тосковал о ней, мечтал о встрече, и сейчас ему казалось, что Бог услышал его молитвы. Как он думал, так и случилось: Флик не утонула в одной из стаффордширских речушек, не погибла от кулаков фабричного мастера, не попала под колеса экипажа с пьяным возчиком на козлах, а бежала в Лондон и нашла работу в кукольной лавке.
Флик стала Айрис.
– Давай, Луис, прыгай! – заорал кто-то. Сайлас обернулся и заметил у стойки троих своих знакомых художников, которые чему-то громко смеялись. Луиса Фроста и Джона Милле он не видел с тех пор, как они заходили к нему в лавку за чучелом голубки, то есть почти три недели (и все равно это был слишком малый срок, чтобы попытаться всучить им еще что-нибудь из его изделий). Их приятеля Габриэля Россетти тогда с ними не было, но Сайлас знал, что эта троица – друзья неразлейвода. Сейчас Милле и Россетти встали друг напротив друга и взялись за руки, а Фрост – длинноногий и к тому же худой как скелет – отступил назад на несколько шагов, собираясь прыгать через этот импровизированный барьер. Его длинные волосы растрепались и торчали во все стороны, так что со стороны он напоминал созревший одуванчик.
– Господа, господа, будьте же благоразумны! – Мадам попыталась вмешаться, но Луис уже разбежался и прыгнул. Мелькнули тощие, с узловатыми коленями ноги, и художник, перемахнув через вытянутые руки приятелей, с грохотом приземлился на пол. Удар был столь силен, что с потолка посыпалась труха, но художник только отряхнул колени и с победным видом оглядел зал. Часть сидевших за столиками клиентов разразилась приветственными криками, остальные только ухмылялись в тарелки и кружки с элем.
– Да здравствует П.Р.Б.! – выкрикнул Россетти, отбрасывая с глаз темные вьющиеся волосы, и Сайлас невольно поморщился – не потому, что вообще не любил шум, а потому, что не был посвящен в тайну этих букв, и это его раздражало. Что за П.Р.Б. такое? Чьи-то инициалы?.. Сокращенное название какой-то группы?