Мать Печора (Трилогия)
Шрифт:
– О-хо... О-хо... О-хо...
И верно, олени один за другим потянулись на Васин голос и сбились в кучу у самого берега, некоторые даже в воду забрели. Задние олени хотят подойти поближе на голос, жмут середних, середние - передних, тех, что у края воды стоят, и вот передних уже столкнули в воду, и они волей-неволей плывут на другой берег. А олени глупые: стоит одному в сторону шарахнуться - и другие за ним, один поплывет - и другие не отстанут. Вот и наше стадо, как один, плывет. Олени переплыли, все с упряжками да с погрузкой возятся. А мы с Леонтьевым надумали
– Там...
Вот мы и пошли. Сперва шли по сухому месту, от реки поднялись в крутую горку. Видим мы, что оленям здесь не выбраться, что будут они подниматься дальней кругоезжей дорогой, и идем, не торопимся. Но только поднялись на кряж - подхватило нас длинное, широкое болото.
Идем мы где сухим путем, где сырым, где по проталинам озерных кряжей. И час идем, и другой идем, а чумов нет. А путь все в подъем идет.
Только когда вышли мы на хребет - видим: никакие это не чумы были, две широкие елки присели к самой земле. Дальше, километра за четыре от елок, настоящие чумы стоят. Что ж, сами они к нам не подвинутся, надо идти.
Вот и купаемся опять в грязи, да в воде, да в снежной каше. Аргиша нашего и в помине нет, - может, другим каким-нибудь путем поехал. Идем. В эту пору весны болота показались мне не очень красивыми. Куда красивее гористые места да озерные кряжики! А озерки попадались частенько. Снова в небе солнце плыло, и на солнце они блестели, как полные чайные блюдца. Вот и петляли мы по межозерьям.
В озерах, видим, утки плотами плавают. Проходим мимо них, а они и не оглянутся, крылом не встрепенутся.
"Надо, - думаю, - яичек поискать".
Идем, Леонтьев - по одному берегу, я - по другому, и хвастаем, перекликаемся:
– Я два нашел!
– А я - четыре!
Утки гнезда вьют не всегда у самого озера, а где-нибудь в сторонке: где в кусте, где на холмике, а где и на гладком месте. Сгоним уток с гнезд, они и кружат над нами. Перед самыми чумами набрела я на гнездо утки вострохвоста. Яйца у них не как у других уток, продолговатые и чуть побольше. Матки не было, значит, улетела кормиться. В гнезде лежало девять яиц, они еще не остыли, матка улетела недавно.
В чумах мы застали всех еще спящими. Унимать собак вышла какая-то девочка. Она привела нас в свой чум. Мы обогрелись, обсушились у печки и уснули как убитые, не дожидаясь даже чая.
Утром за нами приехали Петря и Вася. Наш аргиш, как мы и думали, прошел стороной и остановился километрах в десяти от чумов шестой бригады.
Бригадир, молодой ненец Николай, прочитал записку председателя колхоза и сказал:
– Пока отец не приедет, ничего не дам.
– Ведь не отец, а ты бригадир, - горячился Леонтьев.
Сколько мы ни бились, оленей нам дали только после приезда Николаева отца.
В чум Тимофея и Дарьи мы попали лишь к ночлегу.
Тимофей и Дарья обосновались на новом месте немалым хозяйством. Куда ненец переедет - везде ему дом родной. У Тимофея
Тимофей, говорили люди, давно член партии, а с Дарьей совладать не мог: не отказывается она от своих икон.
– Проходи да садись, - приглашает меня Дарья.
– В которую горницу-то проходить?
– Вон в ту, - показывает она на другую половину чума.
– Вы, - говорю, - пополам дом-то ставили? И нам горницу?
– Нас пятеро здесь живет, а вам, четверым, добро жить можно. Стульев у нас нет.
Поджала я одну ногу под себя, у другой колечко подогнула, облокотилась на него и сижу, как природная ненка. Леонтьев с Петрей свернули ноги под себя калачиком, как ненцы садятся.
После ужина Петря в стадо пошел, а Вася - в другую сторону. У обоих в руках было по некорыстному ружьишку, по уточьему капкану и по чучелу куропатки, - у нас его называют манщик. Куропатку ловят так: ставят капкан, насторожат его, положат рядом манщика и отходят. Веснами куропти дерутся, куроптих ловят. Летит над капканом куропоть, летит и кабаркает. Увидит манщика, думает, что это живой куропоть, и что он сейчас же к его куропатихе побежит. Вот он подсядет неподалеку, крылья растопырит и бежит к манщику. С разбегу накинется, и бьет, и клюет, и ногами бьет. А потом видит - сам в беду попал. А из той беды прямая дорога в котел. Утром наши охотники принесли девять куроптей.
– По одному на человека, - считает Вася.
– Может, - говорю, - Ондря целую куропатку не съест.
– Илья поможет, - говорит Дарья и сама лукаво посмеивается.
На завтрак съели мы сырого мяса по ломтику, примерно по полфунта, рыбы по такому же звенышку, чайку выпили чуть не по ведерышку и, благословясь, отправились.
И поблизку земля от земли лежит, а выглядят они несхоже. В одну сторону оглянешься - озера да болота на целый переезд, вперед посмотришь горбы да хребты друг на друга наворочены, будто тут Мамай воевал. А то еще едешь вдоль берега реки и диву дивишься: на одном берегу равнина без единого деревца, а на другом - леса косматые колыхаются, будто стадо рогатых оленей бежит.
Только отъехали от чумовища, после болотинок да приозерков началось гористое место.
Надоело нам горбы тундровые одолевать. В таких местах дай волю оленям, так побегут они сломя голову, все растеряют, нарты сломают.
Вот двое мужиков остаются на горбу и осторожно пускают сани на тынзее, а тот, кто на санях едет, оленей за вожжу ведет и хореем остраску им дает. Одни нарты спустят, передового за вожжу к тем же нартам придернут ненецким узлом и опять на горб за другими нартами идут.