Мать Печора (Трилогия)
Шрифт:
Начальник его пристрожил, когда увидел пьяным.
А Морозов рассыпается:
– Донат Константинович! Два дня животом болею.
– Твой живот без вина не живет, - сердится начальник.
– Вот мы все кожу ищем. Скажи, чье это дело: геологов или твое?
Все же той порой дело наше не назад, а вперед шло. Саша Костин съездил куда-то верст за сорок и привез оттуда десятка полтора нарт. Остальные нарты для нас ненец Николай приготовил. Петря выстрогал для упряжи, которой еще не было, деревянные шелаки - что-то вроде пуговиц для застежки оленьих лямок. В кузнице воркутинской Платон
Однажды в нашу столовую заходит Дарья и зовет Александрова:
– Начальник! Говорить хочу. У Анны я была на "Капитальной". И знаешь, что видела? У ограды ремень резиновый лежит, вот такой широкий...
И Дарья размахнула руки, насколько могла.
– Старый ремень-то, ношеный. С какой-нибудь машины сняли да бросили. Там он не нужен, а тебе может пригодиться.
Донат Константинович чуть не расцеловал Дарью.
– Вот из этого можно упряжь делать?
– спрашивает начальник Петрю, когда ремень принесли на склад.
– Лямки как не можно? Очень хороша будет. А на ремни не годится.
Да тут же Петря и кроить лямки начал.
Прежде говорили: одна беда другую ведет. А нынче стали чаще говорить: одна удача идет, другую ведет.
Так и у нас: на тех же днях пришла из Москвы телеграмма, что отряду разрешено купить на кожевенном заводе четыре сыромятные кожи. Тут мы уж и ночи не спали, все бегали. Получили кожи, дали им обвянуть и ремни кроить начали.
Пока на Воркуте жили, на наших глазах город менялся: то какой-нибудь дом под крышу подведут, то от готового дома леса уберут, то пустое место вспашут и картошкой засадят, то новую гостиницу в дело пустят, то мост через реку наведут.
В полую воду люди попадали к Воркуте Второй через перевоз. Чтобы водой не унесло, мост на весну убирают. А пут еще до спада воды пора пришла мост наводить. Воркутинцы закупили на свои трудовые деньги одиннадцать поездов угля и весь уголь отправляли в подарок Ленинграду. Уголь лежал на Воркуте Второй да на других шахтах по правому берегу Воркуты-реки. Без моста уголь не перевезешь, вот и взялись строить.
Вода в Воркуте все еще вровень с берегами стоит, течение как на оленях тащит, - где тут, думаю, сладить с бешеной водой! А работные руки ничего не страшатся: взялись кто силой, кто сметкой, за дело схватились, так не отступились. Выволокут сзади за лодками козла большеногие и на середине реки ставят их на ноги. Водой их перевернет да утащит ниже Ярана, а тут уже другие козла плавят.
Настелили на козла досок да с них и сваи бить начали. Не деревянными бабами бьют (у нас их барсами зовут), а машинами да паровыми молотами, только стук стоит. Столб поставят - как кол заткнут. Через малое время вижу - сваи, как чайки, рядами над водой белеют. А еще через день поезд к железной дороге уголь подтащил. При нас уголь в вагоны грузили, при нас и людей выбирали в Ленинград этот уголь везти.
А в нашем отряде тоже кипела работа. Когда у нас было все изготовлено, Александров собрал всех своих работников и говорит:
– Время у
И начал людей по отрядам разбивать.
– Отряду Ии Николаевны я даю сто тридцать оленей и двух пастухов Петра Хенерина и Михаила Валея. Путь вам дальний: до реки Коротайки дойдете, да по Коротайке от вершины ее притоков до Сарамбая, да по Сарамбаю пройдете, а оттуда переметнетесь на реку Талату и выплывете в Хайпудырскую губу Баренцева моря, на Синькин нос. С боковыми заездами тысячи полторы километров наберется. В этот отряд я даю старшего коллектора Леонтьева - он в тундре бывал - и рабочего Костина.
А меня не поминает. Когда про отряд Каменевой заговорил, тоже своего имени не слышу. Помянул он меня под самый конец. Говорит:
– Голубкова будет работать в моем отряде.
Тут уж я не стерпела:
– Хороший ты человек, Донат Константинович, гневить тебя не хочется, а только с тобой я не поеду. В экспедицию не с того я через всю тундру приехала, что на золотую гривенку польстилась. Вон воркутинцы городу Ленинграду свой уголь в подарок от чистого сердца шлют, а у меня два сына городу Ленина жизнь свою отдали.
Так вот я, простая русская мать, набралась силы и смелости и хочу рассказать добрым людям о своих сыновьях-героях. А человек-то я не письменный, только при Советской власти читать выучилась. Вот и нужно мне быть вместе со своим напарником с Николаем Павловичем. Семь лет мы с ним вместе работаем.
Игорь и тут готов пошутить:
– Романовна, - говорит, - я между делами все тебе запишу, только пирогами нас корми.
– Записать, - говорю, - и Илья может, как и пироги состряпать. Только ведь какие пироги получатся, захотят ли люди взглянуть на них, не то что есть? И ты, Игорь, не с того куста ягода, не в том бору выросла. А мы с Леонтьевым с одного бора - с Архангельского. Он за словами моими душу видит, любую думу на лету поймает.
Пришлось Александрову согласиться. Морозова начальник решил увезти в тундру. Склад велено было Аде Красильникову принимать: он инвалид, и склад дело для него более других дел посильное.
Когда из колхоза пришли олени с двумя пастухами, мы собрались в путь-дорогу.
Перед выездом нашего отряда устроил нам начальник проводы. Собралось друзей, братьев да товарищей полное застолье. Кроме Платона Ивановича, угодил на спроводины его приятель Павел Михайлович Платов. Он работал главным инженером на строительстве нового кирпичного завода и чуть не весь вечер про свой завод говорил:
– Кабы один только завод строить, а то и жилые дома поднимай, и столовые руби, и амбулаторию с больницей не упусти, и баню не забывай, и железную дорогу веди.
И добавлял:
– Через два дня к заводу широкая колея пройдет. От нее узкоколейка на пять километров тянулась. А с перегрузкой знаете, какая канитель... Ну, да теперь вздохнем. К Октябрьским праздникам завод в эксплуатацию сдадим. Ну, и завод, я вам скажу, - последнее слово техники. За год надо двадцать миллионов кирпичиков Воркуте дать...