Мать Вода и Чёрный Владыка
Шрифт:
Очнувшись, Нэя легла на спину. Раскинула руки, представляя, что плывёт она, подобная отражению облака на воде, невесомая, по реке своего детства. Белые надводные цветы, атласные и прохладные, наполняют её своей чистотой. И прочь, прочь уходят из неё все тяжёлые ощущения, куда-то в бездонную пучину и уносятся течением навсегда, без остатка…
— Ты спала всю ночь, — сказал он.
— Ночь? — но удивления не возникло. — А где был ты?
— Тоже спал. Не мог же я оставить тебя одну. Потом я пошёл в столовый отсек и принёс тебе свежий завтрак.
— Я думать о еде не могу. Сам и
— Так я уже поел.
— Умереть от голода тебе не грозит даже при таких экстремальных нагрузках…
— Пока ты спала, я сделал тебе диагностику, у тебя всё в норме, давление, метаболизм…
— Что такое ты сделал?
— Просто приложил к твоему плечу особую штучку, и считал все показания, что та и выдала.
— Как могло произойти такое, что я не ощутила течения времени? — в его ответе она не нуждалась, как и в его присутствии рядом.
— О, мой космический Творец, до чего хороша эта игрушка! — произнёс Рудольф на языке, которого она не знала, — Нет! Я не буду в тебя играть, буду любить тебя как земную женщину, а ты меня, и только меня одного…
И всё повторилось. И даже возникло ощущение некоего глубинного всплеска, отклика… нечто такое, что происходило между ними в сиреневом кристалле… Но она быстро подавила ответный импульс, идущий ему навстречу из покорно открывшегося лона, и только страдальчески ширила глаза, заставляя себя не стонать и проклиная собственную животную суть. А вскрикнув, также не понимала, было ли ей хорошо? или невыносимо. Или и то, и другое одновременно.
— Не сдерживайся, — шептал он, — дай себе волю, если тебе хорошо…
И она закричала, теряя понимание уже окончательно, где они, — у неё в кристалле «Мечта» или всё ещё в подземном логове Чёрного Владыки, завладевшего обликом возлюбленного? Ну, конечно, они в спальне у Гелии. Только там он настолько сильно любил её, и она тоже любила даже через боль…
Вынырнув из состояния погружения в бездонный и сладко-густой омут, в отрезвляющее, но по-прежнему чужое пространство, она выскользнула из-под него, быстро отстранилась, стараясь не видеть лица. Если сон рассеялся, то пусть исчезнут и его порождения. Он лежал рядом, каждый его выдох был настолько затяжным, что казался последним, предсмертным.
— Никогда в жизни не испытывал я таких ощущений… Чтобы настолько хорошо… умереть же можно… И не видел никогда столь нежного и волшебного тела… Разве ты женщина? Ты неземной неописуемый соблазн, посланный… знать бы за что? Как награда или как наказание?
— Я не соблазн, а человек с душой, — отозвалась она, пытаясь осмыслить, хвалит он её или опять же унижает? — Это ты наказание для меня. Знать бы за что?
— Я как раз дар тебе с небес, и это буквально так.
— Как же с небес, — ухмыльнулась она, — Если мы с тобой в подземелье, да ещё в таком месте, где твои подземные кобели развлекаются с особыми девами.
— Разве я об этом говорил? Откуда же такая информация?
— Не ты один обладаешь проницательностью. Не забывай, у кого столько времени я жила. Я не просто так называла его своим учителем…
— Теперь твоим учителем буду я. Когда-то я удивлялся тому, что Чапос способен предаваться любви каждую ночь несчётное количество раз, — во всяком случае, он так хвастался, — но с тобой я точно так и буду делать.
— Неужто, мужчины такие низкие идиоты, что хвастаются подобным?
— Ещё как хвастаются, но не все, конечно. Но я смогу любить тебя каждую ночь, до того самого мгновения, как станет светло.
— Не трогай! Не трогай же…
Она закинула руки, обвила ими голову, ища более удобной позы. Собственная голова казалась пустой и гулкой, будто ей и не принадлежащей. Замерев, она не препятствовала ему целовать свои подмышечные впадинки, чуть заметно опушенные мягкими волосками, млея от прикосновений его губ и одновременно не желая подчиняться вовлечению в прежнее, взаимно желаемое единение…
По-прежнему уже не будет! В Паралее никому и в голову не приходило подбривать волосы там, где они росли соответственно природному замыслу. У большинства местных мужчин ни борода, ни усы не росли, исключая тех, кого считали мутантами, а также редких представителей почти исчезнувшей расы гребнеголовых и рыжеволосых, как Чапос. То, что Чапос родился полукровкой, несколько сглаживало его отличительные расовые признаки. Его считали уродом, но он таковым точно не был, тщательно подделывая свой внешний облик под всеобщие стандарты.
И она не понимала, как относиться к такой вот патологии, что у пришельца иногда появляются колючки на подбородке? Но вовсе не испытывая неприятия к такой странной аномалии. Поскольку в их первую ночь в доме у Гелии он тоже был колючим… и теперь вот тоже…
Она прикоснулась к его подбородку, неосознанно лаская его, но тут же резко отдёрнула руку, придя в себя, — Мне такой дар небес уж точно не нужен!
— Кому ты врёшь? Ты и сама не сможешь без меня жить. Ведь не я, а ты разжигаешь всю эту невообразимую страсть, вовлекая меня в то, без чего я до появления тебя прекрасно обходился. Но если тебе хочется представить дело так, что виновник я, то и это приму с готовностью. Конечно, это я вовлекаю тебя в ураган страстей, а ты, стиснув зубы, всего лишь терпишь. Но кто же только что кричал от наслаждения?
— Я кричала от ненависти.
— Ну да, а сама так цепко ухватила меня своими бесподобными ножками, и во всё прочее впилась, как присосками… душу чуть не вытянула…
— Меня не возбуждают твои бесстыдные откровения…
— А меня ещё как…
— Распутник!
— Было когда-то, да и то по молодой неукротимости если. А здесь-то с кем и где? Но я всех своих женщин помню с благодарностью за те минуты мужского счастья, что они мне и дарили. К тому же те женщины с местными несравнимы уже в силу совсем другой эстетики, а также этики, их сформировавшей. И здесь мы все невольные монахи.
— Как же тогда Гелия?
— Гелия… Ледяная сосулька, осиянная алмазной морозной пыльцой… А ты гибкая и подвижная как белочка, греющая руки и сердце, хотя и кусачая, как и положено неприрученному зверьку. Но ведь в силу одиночества человек часто привязывается ко всякому одушевлённому существу, способному на отзывчивость к ласке, а порой и к такой ответной привязанности, что и человеку не всегда свойственно.
— Ты сам зверь инопланетный, как и твои, подчинённые тебе, кобели лизучие! Постоянно у моей «Мечты» они отираются, глядя на моих служащих девушек как бродячие псы на еду. И ничуть от местных кобелей не отличаются. И что-то не замечала я, что вы сформированы какой-то нездешней этикой и эстетикой.