Мать Вода и Чёрный Владыка
Шрифт:
«Пугало мятое, с закрашенной сединой, с зарёванным лицом стареющей девочки для «кобелиной радости», — она ненавидела себя. Жаль, что пол под ногами и в самом деле не был водой, — бездонной тёмной водой, нырнув в которую, желательно исчезнуть…
— Я хотел сказать… — он в который уже раз растерянно запнулся.
— Ты сказал, «отшлифовать морду»? Морду нельзя уже переделать, на то она и морда, а человеческое лицо трогать нельзя! — тут Нэя засмеялась, войдя вдруг во вкус игры с этим дуралеем и забыв, какая она в данный момент неприбранная, босая и простоволосая, не понимая того, что Артур воспринимает её состояние как ненормальное. Она встала на цыпочки и поцеловала его в шею, поскольку он так и стоял, не препятствуя ей обнимать себя, — Ты же знаешь, где я живу? Вот и приходи ко мне, когда
— Вы не подумайте ничего такого… — пролепетал он. — Я же понимаю вашу подневольность закону этого несправедливого мира, в котором вам не повезло родиться. Я вовсе не считаю местных людей за низко развитых, как иные, но я… Вовсе не испытываю к вам презрения. Вы здесь самая красивая, и глаза у вас почему-то земные, бирюзовые как земное небо… Не плачьте, этот болезненный спазм от воздействия того лекарства… и завтра же вы всё забудете… В какое место он сделал вам укол? — и подземный мальчик пытался задрать рукав платья чуть выше, впрочем, бережным и деликатным движением, чтобы увидеть точку укола в предплечье, но ничего там не обнаружил, — Может, он сделал что-то не так?
— Какой укол? — удивилась она, всё же воспринимая его речь вполне отчётливо. — Ах, укол… Укол был сделан в самое сердце, и оно у меня будто окоченело. Ты не слышишь, как оно бьётся? — Нэя прижала его руку к своей груди, — Нет! Оно точно перестало биться и завтра я умру, так что и забывать будет нечего и некому…
Его рука покорно замерла и не сдвинулась с места. Он боялся вызвать каким-нибудь нечаянным жестом ещё более неадекватную реакцию Нэи, временно сдвинутой. С его точки зрения. А на самом деле она фиксировала происходящее чётким сознанием. Раздвоение ощущений вызывала некая внешняя сила, закрутившая её в себя в том отсеке, а теперь продолжающая тащиться за ней как обрывистая капель за купальщицей, только что вылезшей из воды. Так что ей хотелось встряхнуться и тщательно вытереть всю себя сухой и мягкой тканью…
Она сбросила с себя руку Артура, внезапно перенеся на него ту же ненависть, какую не до конца излила на Рудольфа, мешавшего сделать это своими ласками, которых она столь долго алкала, зачем и заявилась сюда с утра пораньше, а получив, уже не имела сил их принять. Руки Артура повисли вдоль тела, — он и не видел в ней женщину, а лишь несчастное существо, кому не знал, как помочь.
Перед ней стоял ангел и, несмотря на потерянный вид, он обладал без преувеличения нездешним великолепием. И всё же в его внешности уже замечалось преобладание мужественных черт над подростковыми и, возможно, с подспудно начинающейся борьбой между мужественностью и ангельской гармонией. Но пока что ангельская белоснежная скорлупа не имела на себе ни малейшей трещинки, а глубинное, всегда мучительное, шевеление вызревающей мужской самости зримо не проявляло себя ничем. Он воспринимал её речь, как болезненную и бессвязную, а не как нескромное зазывание к неким отношениям. Да ведь так и было в действительности!
Благословенен тот отдалённый мир, где возможно произрастание таких вот мальчиков. Наверное, Рудольф был таким же когда-то… Если бы она встретила его в таком же возрасте, в такой же безупречной целостности, не повреждённой всей его последующей жизнью. И сама была бы тою, какой он увидел её в первый день их встречи… но где бы могло такое произойти, каким образом? Появившись в разных мирах, но встретившись, они несколько разминулись во временах…
Её световое отражение в бирюзовом купальном платье унесла бирюзовая река за недостижимые пределы горизонта…
Мальчик был удивительно пригож, он сочетал в себе пока ещё не изжитую полудетскую расплывчатость черт и проблески будущей победоносной мужской красоты. Его подбородок, обещающий также будущую сильную волю, высокий чистый лоб, в меру крупный и в меру утончённый ровный нос, идеальный овал лица, припухлые губы всё это напомнило юного Нэиля, да так нестерпимо остро, что она произнесла,
Артур подвел её к выходу. Прозрачная панель отъехала в сторону, и Нэя очутилась снаружи «Зеркального Лабиринта» одна.
Разгорающийся день обещал быть настолько чудесным, что всё вокруг светилось и будто бы готовилось к празднику. Подъезжали машины, люди выходили также из внутригородского общественного транспорта, а те, кто жили поблизости, пешком спешили на свои рабочие места. Она впервые очутилась здесь в такое время, когда народ заполнил едва ли не всю площадь, раскинувшуюся перед комплексом зданий «Зеркального Лабиринта». Укрыться от любопытных взглядов не представлялось возможным.
Нэя, странная, непривычная, как зыбкий призрак той, кто была здесь олицетворением столичного блеска, вкуса и безупречных поведенческих манер, шлёпала босая, почти неузнаваемая, — а её тут знали и замечали практически все. Пошатываясь от лекарств, пережитого, голодная, в надетом наизнанку платье она побрела вдоль дороги в сторону своей «Мечты», попутно даже размышляя, какое же дурацкое название придумала она своему предприятию по пошиву одежды. Сменить? И как назвать? «Разочарование»? Или «Очарование для дураков»? Или, чтобы не было никому обидно, «Очарование для…». Многоточие будет давать всякому простор для личного уже творчества. Она же будет знать, что «для дур кромешных». И уже не будет уподобляться одушевлённой ходячей витрине. Только скромные, неброские костюмы, хотя из дорогой ткани, строгое, почти суровое достоинство облика, дежурная улыбка для значимых заказчиков…
Поток сознания стремился унести её как можно дальше от того, что произошло, а ноги как на автопилоте несли её в сторону дома, ставшего из лучшего худшим, но оставшегося единственным. Рудольф почему-то не поправил её платье и ничуть не озаботился её видом, явно болезненным и скандальным для аккуратной всегда красотки Нэи. На неё не просто обращали внимание, а кое-кто даже останавливался, пропуская её и глядя вслед. Это был скандал, вызов их местному упорядоченному быту, их идеальному внешнему порядку. Они решили, что она пьяна! А что ещё могло прийти им в голову? И хотя встречные люди молчали, голова Нэи наполнилась гулом, как будто она сунула её в осиное гнездо, и воображаемый яростный рой жалил её и без того травмированную психику.
— Тварь со звёзд! — ругалась вслух Нэя, всё понимая ясным уже рассудком. Но не могла идти ровно, её заносило куда-то вбок. От собственной неадекватности, что ли, он дал ей избыточную дозу лекарств для того, чтобы нейтрализовать воздействие эликсира Ласкиры. «Опозорил, как последнюю падшую, что теперь все будут говорить обо мне? Как я его прощу? Ненавижу»!
Остановилась встречная машина и из неё вышел Рэд-Лок. Какое-то время он раздумывал, подвезти или же проводить? Но большая часть пути уже пройдена, и среди деревьев мерцал на холме зелёный с отливом в лиловый, — или же лиловый с переходом в зелёный, — кристалл здания «Мечта». Он бережно взял её под руку, чтобы проводить до «Мечты», не говоря при этом ни слова. Не затаскивать же её в машину на виду у спешащей или же праздно шатающейся, — и чем одно отличается от другого? — публики. Она даже не придала значения, кто идёт рядом, но была благодарна и такой поддержке. Лица провожатого она не видела. Рэд-Лок был сосредоточен и хмур, стараясь не глядеть на неё. У ступеней, ведущих к входу в кристалл, Нэю взял под руку уже охранник Ихэ-Эл, «Утренний Луч», и сопроводил в само здание. А уж там, потребовав у озадаченного Ихэ-Эла оставить её одну, она и сама доплелась до собственной двери, удивляясь при этом, что сознание по-прежнему было ясным в отличие от заплетающихся ног. Внутри живота будто дикие кошки дрались друг с другом, заодно царапая и её.