Матабар IV
Шрифт:
Девочка стала девушкой. Девушка женщиной. Кладбище сменилось высоким зданием, а надгробия аудиториями, заполненными студентами. Не поменялось лишь одно. Безутешный плач все так же кружился темным веретеном внутри груди девушки.
Ардан хотел сделать шаг. Подойти к ней. Может быть попытаться найти какие-то слова, которые если бы не утешили, но стоило ему сделать шаг, как все вокруг изменилось.
Нет, он все так же находился в чем-то, что напоминало ему аудиторию Большого, если бы его построили не из бетонна и стали, а из пролитых художником красок, а людей и Первородных заменили бы на разноцветные
И одна из этих дымок, покалеченная, пахнущая страданием, сожалением и одиночеством, стояла рядом с другой дымкой, внутри которой горела ослепительным огнем ярость.
Лорлова.
Которую оказалось так легко убедить в том, что в смерти её родителей повинны Первородные. Всего несколько слов. Всего несколько фотографий. И вот уже Вселена поверила в то, что хотела поверить и в то, что ей позволили поверить.
Как и все они.
А затем другие всполохи. Много всполохов. Налимов. Индгар. Вампиры. И самые обычные люди. И всех их, изнутри, разъедала черная клякса, наполненная болью. Она расползалась как мазут по луже. Затягивала и отвоевывала все больше и больше пространства. И даже самые яркие из нитей, лишь коснувшись этой черноты, тускнели и исчезали где-то во тьме.
Ардан остановился.
Замер посреди того, что, наверное, являлось Лей. Может быть, именно так видела мир Атта’нха? Как бесконечное переплетение Лей?
Юноша опустил взгляд ниже.
На собственную грудь.
Там, посреди разноцветных линий, где ярче всего пылала синяя, холодная, как лед, растекалось точно такое же, черное пятно.
Ард вздрогнул и потянулся к нему, желая вырвать и растоптать, но стоило ему коснуться мрака, как…
— Ардан?
Все вокруг затянуло белым светом. Не таким, как исходит от искусственных Лей-ламп, и не таким, что можно найти на палитре. А по-настоящему белым. Арди даже не знал, что существует настолько белый свет.
Как если бы пропало все остальное. Исчезло все, что может хоть немного нарушить ослепительную идиллию. Все тени. Все объекты. Малейшие блики. Едва заметные отсветы.
Все пропало.
Кроме самого света.
Он обернулся на голос и увидел знакомую ему лестницу. Та вела на веранду их дома в предгорьях Алькады. Дома, который по документам принадлежал Армии Империи, но который, на деле, построил Гектор Эгобар.
Тот самый Гектор Эгобар, что сейчас сидел на ступенях и курил свою трубку.
Он поднялся на ноги и вгляделся вдаль, будто не видя, что Арди стоял перед ним на расстоянии вытянутой руки.
— Ардан? Это ты?
Сердце Арди сжалось в комочек. Такой же, который лежал на могиле погибших от болезней родителей. Такой же, который лежал на скале, когда у подножья горел поселок.
— Прости, Ардан, я…
— Я хотел сказать так многое, — перебил Ардан, сжав кулаки так сильно, что пальцы впились в кожу. — Я хотел накричать на тебя. Может даже ударить. За то, что ты выбрал их. Тех детей. А не нас. Что не вернулся обратно, когда была возможность. Что сдался. Что оставил маму и Эрти… оставил меня. Оставил меня! Чтобы умереть ради тех, кого даже не знал! Так глупо! Какая дурость! Умирать ради тех, для кого ты монстр! Ты бросил нас! Бросил нас всех! Бросил дедушку… он ведь даже не успел извиниться перед тобой…
Гектор моргнул и перевел взгляд
— Ты так вырос, Ардан.
Нечто теплое, напоминающее руку отца, легло на плечо Ардану. Тот, несмотря на прошедшее годы, оказался лишь по подбородок Гектору.
— Я так долго тебя винил, отец, — Ардан не мог оторвать взгляда от собственных ног. — Так долго…
— Я знаю, сын.
Ардан, наконец, нашел в себе силы поднять взгляд выше и встретиться взглядом с отцом.
— А теперь поступил точно так же. Потому что не мог иначе.
Гектор промолчал. Просто стоял рядом.
Если вообще стоял.
Если все вокруг не являлось бредом разума, сгорающего в потоке концентрированной, очищенной Лей.
— Расскажи мне, Ардан, — прошептал Гектор. — Расскажи мне все, что я пропустил.
Ардан сел рядом, на ступеньки родительского дома, и начал рассказ.
О том, как провел шесть лет с Эргаром. О том, как матушка жила в Эвергейле. Как сняла комнату в таверне госпожи Бейрег. Как дедушка работал там барменом, а затем почтальоном. Как они справлялись по первости. Затем о том, как вернулся к семье. О том, как учился в школе. Об Эрти. Немного о Кене, о том, что матушка нашла себе друга и верного спутника в лице Келли. И о том, что их разбитые сердца отыскали друг в друге теплый приют. И о том, что Ардан, даже сейчас, даже спустя столько лет, не мог смириться с этим фактом.
Он рассказал об Анне. О школьных днях. О ферме. О работе на Тимофея Полских.
Как же порой Гектор смеялся. Как порой мрачнел. Но все чаще улыбался.
А Ардан говорил. Говорил. Говорил…
Он снова, как и когда-то давно, оказался у ручья. Маленький и смешной. С пухлыми щеками. А отец сидел позади него и крепко прижимал к груди, но не сильно, чтобы не сделать больно.
Но лишь мгновение.
Потому что они, все же, сидели на ступенях дома.
Уже не отец и сын.
А двое мужчин. Каждый со своей собственной историей. Собственными демонами, с которыми приходилось бороться. И с собственными ошибками, которые каждый из них успел совершить.
Ардан рассказал и о Миларе. И о Тесс. А Гектор курил и слушал.
Просто слушал.
— Это хорошая жизнь, сын, — произнес он наконец, когда Ардан замолчал.
— Да, — Арди посмотрел перед собой и увидел маленький комочек, почти утонувший внутри черной кляксы.
Кляксы, которая не исчезла внутри груди Ардана, но стала пусть и немногим, но меньше.
— Хорошая, — протянул Ард и добавил в пустоту. — Я скучаю по тебе, отец.
— И я по тебе, сын, — произнес Гектор откуда-то издалека. — Но мы встретимся вновь…
— На тропах Спящих Духов, — закончил за него Ардан и поднялся на ноги.
Опираясь на свой посох, молнией пронзавшей белоснежный свет, канатом уходящей куда-то вглубь бескрайнего пространства, он подошел к маленькому комочку.
Тот лежал посреди холодных камней и тонул внутри мрака.
— Ты расскажи ему, ладно? — попросил Ардан, склонившись над комочком. — Расскажи то, что я рассказал тебе. Про матушку и прадедушку. Про таверну госпожи Бейрег и про Эвергейл. Хорошо?
— Хорошо, сын.