Материнские хроники
Шрифт:
Я много шила и вязала, изобретая из вещей, которые нам часто отдавали на приходе, шикарные наряды для себя и дочек, игрушки и бытовые мелочи. Муж, чтобы нам как-то всем выжить, собирал алюминиевые банки и металлолом, а вечерами таксовал на личном авто. Череду запорожцев тогда сменил старенький «Москвич», а после него такая же пожившая «копейка». Примерно через год-полтора после Вериного рождения муж тоже начал ходить в церковь. А вскоре вернулся в армию. Это решение он принял после поездки на остров Залита к отцу Николаю Гурьянову.
В те годы у меня появилась мощная отдушина – клирос. Когда Вере уже достаточно подросла,
По документам он был не наш, но мы могли устраивать быт так, как считали нужным. Дом был старый и без удобств, но мне это тогда казалось такой мелочью, которую мы обязательно преодолеем. В тридцать лет вообще многое кажется простым и легким, особенно когда ты любишь то, что делаешь.
К моменту нашего переезда дети выросли и пошли в садик, и мне пришлось снова выходить на работу. Как и в случае с первой дочерью, этот шаг дался крайне сложно. На редкие вопросы из разряда «За мальчиком не собираетесь?» я отшучивалась, с ужасом представляя себе, как опять погружусь в эту круговерть. В те годы мне было так тяжело физически и эмоционально, что у Бога я просила только одного – чтобы пока не давал мне больше детей.
Сейчас, оглядываясь назад, я не понимаю, как умудрялась совмещать семью, хозяйство и две работы. Вторая появилась как-то вдруг, и я сама не поняла, как «прибилась» к Социальному отделу епархии (очередная цепь «совпадений и случайностей», иногда весьма забавных). Новое дело увлекало, но я не была готова бросить любимых студентов и около года разрывалась между преподаванием и социальной работой. В конце концов муж потребовал, чтобы я выбрала что-то одно, и я все-таки решила уйти из института.
Это была лукавая уступка. Я понимала, что при такой колоссальной нагрузке мне банально не потянуть защиту, которая к тому же требовала серьезных финансовых вложений. А без диссертации на кафедре меня никто долго держать не будет. А тут вроде, и неуспеха избежала, и мужа послушалась, заработав плюсик к «облико морале» православной жены и матери (сколько же мусора было тогда в моей голове!).
Новая работа захватила меня по самые уши, но я переоценила свои силы и, как следствие, через несколько лет выгорела. Я просила передышки и вразумления, и Господь послал мне сына. И я снова была рада возможности ничего не решать, а свалить все на беременность, которая помогла уйти с интересной, но изматывающей работы.
Впрочем, поначалу я здорово испугалась – а если моей любви не хватит на всех? А если родится мальчик, а я совсем их не понимаю? В том, что я ношу мальчика, я почти не сомневалась. Это удивительно, непостижимо и необъяснимо, но я всегда чувствовала, кто у меня под сердцем: дочь или сын.
Некоторые знакомые, приметив мой округлившийся животик, удивленно пожимали плечами, силясь понять,
После переезда я снова начала петь на клиросе в новеньком крохотном храме, который открылся рядом с домом. Служили там только раннюю литургию по воскресеньям и большим праздникам, но для меня и это было большим утешением.
Именно тогда сынок впервые меня удивил. Стоило мне взять фальшивую ноту (что для меня не такая уж и редкость), как я тут же получала ощутимый пинок изнутри. Регент подтрунивал надо мною, приговаривая, что хоть так я научусь петь верно.
На хоры надо было забираться по почти отвесной лестнице и после протискиваться через узкий люк. В конце моей беременности певчие начали устраивали шуточные пари: сначала о том приду я или нет, а потом пролезу ли я в этот люк или застряну.
Недели за три до предполагаемых родов они звонили каждый день с единственным вопросом: «Как дела?». На это я неизменно отвечала: «Еще не родила. Как рожу – так скажу». После литургии на праздник Петра и Павла все дружно сказали, что, если не рожу, чтобы на следующую службу даже носа не показывала – надоело им переживать за меня. Посмеялись и отправились по домам.
И вот сижу я вечером в кресле и довязываю свитер дочке. Из-за сильных отеков в последние месяцы я ходила с большим трудом и практически целыми днями сидела и вязала как одержимая – непреодолимая тяга к вязанию стала моим «беременным бзиком». Научилась вязать шапки, носки и варежки, о чем мечтала несколько лет. И когда мне осталось только собрать уже готовые детали, все и началось.
Но все было не так! Обычно схватки у меня стартовали неизменно в 5:30, а тут восемь вечера, да еще и воды отошли! Такого не было никогда. Я в полном смятении и страхе позвонила своему врачу, задав самый дурацкий в мире вопрос: «А может это не ОНИ?» На что она мне бодро сказала: «Вызывай скорую». Скорая приехала через 20 минут, а пешком до роддома было бы идти от силы минут пятнадцать. Из-за этого никак не хотели брать в машину мужа, но он еще тот жук – сумел уговорить.
А меня охватил панический ужас! Когда я зашла в родовое отделение, меня уже слегка потряхивало. А тут еще врач читает мою карту, в которой отсутствует отметка окулиста (а по мне и без врача видно, что проблемы со зрением нешуточные). Начинает меня ругать, а я рассказываю, как в прошлую беременность окулист кричала на меня, что я безответственная мать, если с такими проблемами еще и иду рожать, поэтому в этот раз визит к ней я проигнорировала. В конце концов доктор с моих слов записал мой глазной диагноз и отвел меня в палату.
Через время пришел другой дежурный врач и тоже начал меня ругать за попустительское отношение к своему здоровью. А я смотрю – доктор-то знакомый! Год назад по его приглашению я приходила в роддом для беседы с отказницей. Я возьми и брякни: «А мы с вами встречались, помните?» Он так смешно напрягся и даже, кажется, слегка испугался, пытаясь меня вспомнить. До меня дошла двусмысленность фразы и я, прыснув, напомнила ему про отказницу. Вздох облегчения! После этого он стал намного мягче и даже заботливее. А потом и вовсе сказал, что роды будет принимать сам.