Матрона
Шрифт:
Расскажет, приласкает, и все вернется, будто и не было долгой разлуки, будто ее мальчик набегался где-то, наигрался и, устав, прибежал домой, к матери.
Обнимет его, и сын ее будет навсегда опозорен…
Эти мысли не давали ей покоя, и она жила в неясном пространстве между радостью и горем.
К тому же ее преследовал неотступный, как око Божье, внимательный взгляд жены Доме. Она уже не скрывала своих догадок и вела себя, как сообщница, которую пытаются обмануть, она не спускала глаз с Матроны, задавала неожиданные вопросы, и Матрона устала, стала шарахаться от одного ее вида. Она боялась ее, как преступник свидетеля, и когда наступали выходные, молила Бога, чтобы Доме привез только девочек, а жену оставил
И тогда к ней возвращалась мысль о смерти. Эта мысль, как бальзам, успокаивала ее, умиротворяла, ласкала душу; смерть представлялась ей диким существом, похожим на ребенка, выросшего среди волков в лесной чащобе; смерть была, как одичавший ребенок, которого надо приласкать, приручить, чтобы он стал послушным и снова привык к людям. Мысль о смерти освобождала ее от сомнений и страхов, но сама смерть была далеко, и Матроне не хотелось торопиться: она еще не нагляделась на сына, разлука с которым длилась так долго, не нагляделась и не готова была расстаться — материнское сердце упрямилось, не давая своего согласия. И тогда она начинала думать о другом. Можно ведь спрятаться, в конце концов, исчезнуть. Но где оно, такое убежище, откуда она не сбежит, не выпрыгнет в окно, почуяв вблизи своего сына? Она думала о спасении, но чувствовала другое — нужно поторопиться, поскорей встретиться со своей избавительницей. Надо было спешить, а материнское сердце требовало своего: поживи еще, порадуйся сыну — хоть неделю, хоть день еще, хоть час.
Она и сама подождала бы с тем единственным делом, которое осталось ей совершить в этой жизни, но обстановка, складывающаяся в доме, менялась с каждой минутой, и уже невозможно было определить, сколько времени она сможет выдавать еще себя за другого человека. Доме пока ни о чем не догадывался, но его жена и Уако явно поговорили уже, поделились своими догадками и теперь следили, почти не таясь, за каждым ее словом, взглядом, движением. Надо было торопиться, но она все тянула, не в силах расстаться с сыном…
А время шло с тяжкой медлительностью — день за днем, неделя за неделей…
Однажды вечером — еще не совсем стемнело — к ним пришла Венера, поникшая, заплаканная.
Матрона и Уако встали ей навстречу.
— Что случилось? — спросила Матрона. Сердце ее зачастило в тревоге.
— Заур погиб, — всхлипнула Венера.
— Ой, черная кровь пролилась на голову его бедной матери! — заплакала Матрона.
Уако растерянно смотрел на них.
— Он наш односельчанин, — утирая слезы, объяснила Венера. — Поехал на заработки в Россию и утонул в реке.
Матрона, не осмеливаясь причитать в присутствии Уако, только всхлипывала, сдерживая слезы.
— Когда хоронят? — спросила она.
— Послезавтра, в воскресенье, — ответила Венера. — Ты поедешь?
Матрона вопросительно глянула на Уако, но тот молчал, глядя себе под ноги.
— Мы с Солтаном собираемся завтра, — сказала Венера. — Поехали бы и послезавтра, но боимся опоздать. Две пересадки из автобуса в автобус, кто знает, как доберемся… Поедешь с нами?
— Конечно, поеду, — ответила Матрона. — Как я могу остаться?
На следующий день, когда она уже собралась, была готова в дорогу, приехал Доме с семьей. Узнав о случившемся, он сказал:
— Поедем завтра, рано утром, — и, помолчав, глянув на Матрону, добавил: — Я должен быть с тобой, мы же не чужие, в конце концов.
— Нет, нет, — забеспокоилась она. — Я сама, с Солтаном и Венерой… Зачем тебе беспокоиться?
Доме насупился:
— Твое горе — это и наше горе. Мы не собираемся бросать тебя в беде.
Жена поддержала его:
— Я тоже поеду. А то неудобно получится. Твои односельчане могут подумать, что мы тебя ни в грош не ставим.
Матрона испугалась, сразу же поняв, почему ей понадобилось ехать с ними.
— Солтан
— Ничего страшного, — сказал Доме. — Я зайду к ним, скажу, чтобы ехали с нами. Места в машине хватит.
Матроне нечего было сказать. Она знала, зачем едет его жена, не хотела этого, боялась, но и возразить не могла.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1
На похороны они приехали около девяти часов утра. Остановились неподалеку от дома Кола и вышли из машины. Во дворе покойника было полно людей. Как и полагается женщине, Матрона шла, как бы не видя их, но отмечая краем глаза соседей и знакомых. Люди же, все, как один, повернулись к ним, словно отсчитывая каждый их шаг на пути от машины до двора.
Теперь-то она была довольна, что Доме и его жена приехали с ней: пусть и односельчане, и все жители ущелья видят — у нее есть семья, ее почитают, ей даже пешком не дают ходить, возят, как царицу, на машине.
Доме и Солтан в дом не вошли. Выразили соболезнование родственникам покойного и остановились возле мужчин. Матрона же, Венера и жена Доме двинулись к дому. Матроне и раньше приходилось бывать на похоронах, но впервые следом за ней шла невестка, жена ее сына, и она понимала, что сейчас не время думать об этом, и все же будто свой шепот слышала: «У меня есть невестка». Когда они приблизились к крыльцу, Венера надрывно, в голос, заплакала, и Матрона разом забыла обо всем и уже не могла сдержать слез. Люди, стоявшие на веранде, расступились, пропуская их в комнату, и она увидела цинковый гроб: перед родственниками покойного Заура вместо него самого лежал наглухо закрытый ящик, обитый по краям деревянными рейками. Наверное, покойника слишком долго везли и открыть гроб уже не решились. В торце его, на маленьком столике стоял портрет Заура. Чуть приоткрыв губы, покойник улыбался, будто насмехаясь над своими родными, и, казалось, в его улыбке таится какая-то неясная угроза.
То, что родные и близкие так и не увидели его после смерти, как-то особенно задело Матрону, и она зарыдала, запричитала, привлекая внимание собравших женщин к его матери.
О, Заур!Что за вестника ты прислал к нам, стать бы мне жертвой вместо тебя?Может, ты, наконец, послушался матери и решил сыграть свадьбу?О, горе твоей бедной матери!Ты ведь не сыграешь свадьбу в ее доме,Не пригласишь нас порадоваться за тебя!О, как же ты обманул своих бедных родителей!Они не могли дождаться рождения твоих детей,А ты лишил их себя самого.Ой, стала черной душа твоей несчастной матери!Она не могла наглядеться на тебя,А ты не дал ей возможности последний раз взглянуть на твое лицо.О, как ужасна судьба той,Чей сын никогда уже не переступит порог ее дома,Не скажет: «Я пришел, мама!».О, как несчастна мать,У которой не стало любимого сына!Она ждала его, не спала ночами,А теперь боится взглянуть на него.Та самая мать, которая любила тебя больше жизни!Та несчастная мать, чьей опорой и надеждой ты был.Та бедная мать,Которая страшится теперь твоего вида…