Матрос Железняков

Амурский Илья Егорович

"Черт его побери! Он, Коновалов!
– выругался про себя Анатолий.
– Как я не заметил его раньше? Хорошо, если он не слышал наш разговор с Тарасом... А если слышал, то может передать капитану..."

До ночной вахты оставалось около трех часов. Можно было бы еще поспать, но Анатолий не стал ложиться. Он достал из рундука книгу, принесенную на "Принцессу Христиану" вместе с небогатым имуществом.

Кубрик освещала только одна небольшая керосиновая лампа. Железняков придвинулся ближе к ней и стал читать. Скоро по трапу

с верхней палубы явился Старчук.

– Почему не спишь? Ведь работать почти всю ночь. Говорят, скоро снимаемся. Что читаешь?

– Хорошую книгу. Здесь написано много такого, что помогает стать настоящим человеком, смело идти через все преграды жизни...

– А в этой книжке не сказано, как прожить на нашей планете в более светлых кубриках?
– спросил черноморец, подкручивая фитиль в лампе, чтобы хоть немного увеличить свет. Но из этой попытки ничего не вышло. Фитиль закоптил нещадно, и еще больше запахло керосином.

– Вот окаянная!
– возмутился Старчук, снова уменьшая огонь в лампе. А ты читал что-нибудь Джека Лондона?

– Не спрашивай! Шесть раз всего перечитал, - восторженно ответил Анатолий.

– А книги о капитале, о пауках и мухах тебе не попадались?
– испытующе посмотрел на него Старчук.

– Кое-что читал, - уклончиво ответил Железняков.

– Чем дышать этим чадом, давай лучше пойдем на верхнюю палубу и там поговорим, - предложил черноморец.

Они работали на "Принцессе Христиане" уже несколько суток, но до сих пор еще мало общались друг с другом. С этого вечера они стали друзьями.

"Принцесса Христиана" уже вторую неделю курсировала между Новороссийском и Батумом. К берегам Анатолии ее не направляли. Это выводило из себя Каспарского и Митрофанова. Их тянуло к прифронтовой полосе, как хищных воронов к полю боя. Там были трофеи, нажива.

Солнце нависло над волнистой далью уже совсем низко, и вершины мачт, облитые багровыми лучами, как бы загорелись. На судне закончилась приборка, И свободные от вахты матросы собрались на баке. Оттуда доносился смех.

"Наверное, Вася Меченый снова забавляет ребят, - подумал Анатолий. Пойду-ка и я туда".

Белобрысый молодой масленщик из машинного отделения, прозванный Меченым за то, что был густо разрисован татуировкой, сидел на кнехте, окруженный матросами, и рассказывал разные истории о своих любовных делах на берегу. Когда Анатолий подошел к собравшимся матросам, Вася Меченый убеждал Непомнящего:

– Пусть меня гром убьет, если я брешу насчет Маруськи.
– Не обращая внимания на едкие насмешки товарищей, рассказчик продолжал: - Вот подзаработаю монет побольше, и - айда к Марусе. Надоело мне болтаться на этой паршивой посудине!

– А в гости к своей Марусе вот так же, босиком и в рваной тельняшке, ходишь?
– подковырнул масленщика старый кочегар.

Вася сделал глубокую затяжку из толстой самодельной папиросы и ловко выпустил

в воздух несколько дымных колец. Тщедушный паренек был в рваной полосатой тельняшке и коротких трусах. Смуглая впалая грудь, руки, спина, ноги - все пестрело разрисованными синей тушью якорями, женскими головками, чернокрылыми орлами, страшными драконами и надписями.

– Какой ты красивый, Вася! Прямо картинная галерея! Только вот плохо ходишь без ботинок, - подшутил над ним Анатолий.
– Да, неважная, брат, у нас с тобой житуха, если не можем заработать даже на пару башмаков.

– Поменьше надо по кабакам шляться, - вмешался в разговор боцман Коновалов, сидевший до этого молча в стороне от остальных матросов.

Анатолий искоса посмотрел на свои сандалии и ответил Коновалову:

– Я не шляюсь по кабакам, а вот тоже хожу без ботинок...

– Ах ты, живоглот, мироед деревенский! Заховался тут от пуль и снарядов, будто немощный какой!
– крикнул Вася Меченый и направился к нему, сжимая кулаки.

– Не робей, воробей, лупи коршуна!
– кто-то подзадорил масленщика.

– Брось, Вася, не связывайся!
– сказал Анатолий.
– Закурим лучше.

Вася сел на кнехт. Рядом с ним опустился на бухту троса и Железняков.

– Хорошо ты сказал этому жлобу, Василий! Молодец, браток!

– Поосторожней выражайся!
– угрожающе сказал Коновалов Анатолию. И, шепнув что-то Марковичу, вместе с ним ушел с бака.

– Откуда ему знать, как живется нашему брату, - вздохнул Непомнящий. Проработал бы с мое, да еще в чертовой преисподней, тогда запел бы другое.
– Морщины, прорезающие широкий лоб старого кочегара, будто еще более углубились.

– Правильно, Феодосин!
– подхватил Железняков.
– Все вывозим мы на своих плечах, обливаясь потом, задыхаясь в топках! Эх, братки, братки, хотелось бы поговорить с вами по душам...
– Осмотревшись вокруг, Анатолий сказал: - Давайте, ребята, поближе сюда, ко мне.

Матросы сомкнулись вокруг него тесным кольцом. Понизив голос, Железняков заговорил:

– Плохо, что нет у нас организации, которая могла бы защитить моряка от кабалы эксплуататоров, облегчить его тяжелую долю. Да, пока нет у нас такой организации. Мы разбросаны, рассеяны. А организация нужна, необходима... И чем скорей мы создадим ее, тем будет лучше для нас.

Это был открытый призыв к восстановлению моряцкого профсоюза, который был запрещен жандармерией в 1915 году.

Послышались одобрительные голоса:

– Правильно, нужна организация!

Кто-то предупредительно сказал:

– Потише, ребята!

И тут Железняков заметил Марковича. Прикидываясь безразличным к тому, о чем говорят матросы, он стоял у фальшборта и глядел в сторону берега.

"Подслушивает, подлец!
– мелькнуло в голове.
– Вот почему Дмитрий смотрит на меня так укоризненно".