Матросы Наркомпроса
Шрифт:
Гена Ковров первым овладел техникой маскировки и получил одобрение Зубарика. Потом все стали подначивать Аркашку Гасилова. Гасилов закашлялся до слез и распустил по гальюну столько дыма, что всей компании в порядке обеспечения безопасности пришлось разгонять клубы руками и раздувать собственными легкими. Жорке тоже захотелось попробовать. Он осторожно оглянулся на дверь. Каждую минуту могло нагрянуть начальство, и тогда снова были бы крупные неприятности. Генка Ковров перехватил взгляд и ехидно засмеялся. Тогда Жорка решился. Он щелкнул по донышку пачки и выхватил из ее разорванного угла очередной «гвоздик». Эту операцию
Танцам в спецшколе обучали поротно. Все шесть взводов промаршировали в актовый зал. Грохот строевого шага и громкие команды старшины роты совсем оглушили учителя. Им оказался отставной балерун с округлыми движениями, как будто он не ходил, а плавал. Изогнувшись вопросительным знаком и по-птичьи наклонив голову, учитель выслушал громоподобный рапорт старшины, а потом робко заметил, что для танцев необходимы не только партнеры, но и партнерши.
Танцмейстер никогда еще не попадал в столь трудные обстоятельства. Его партнерша тоже растерялась. Она была здесь в единственном числе.
— Сейчас будут, — успокоил старшина роты. — На первый, второй рассчитайсь! Ряды вздвой!
Когда рота с завидной четкостью выполнила команды, старшина объявил: «Первые номера — партнеры, вторые — партнерши!» — и обернулся к учителю: «Пожалуйста!»
На первом занятии проходили, как правильно приглашать партнершу. Следовало подойти на два шага, приставить ногу, с достоинством кивнуть головой и ждать, когда она протянет тебе правую руку. Все очень просто. Почти как на строевых занятиях.
Гасилов учился танцевать в паре с Бархатовым. Теперь они совсем подружились и ходили вместе на всех переменах. Лека чувствовал себя неуютно. То и дело он перехватывал взгляды. Казалось, что все смотрят на него презрительно и жестоко, как смотрели на большом сборе, когда Радько спарывал его нашивки. Аркашке хотелось отвлечь приятеля от мрачных мыслей, и он снова решился призвать на помощь стихи:
В серый мрак гудки надсадно стонут, Мокрой черной грязью порт облит, Стынут над застуженным затоном Белые от снега корабли…Гасилов декламировал вполголоса, как будто делился своими секретами. Стихи удивительно соответствовали настроению слушателя. Конечно, самому Бархатову стихи больше не были нужны. С Жанной все было покончено. Хорошо бы только рассказать ей, как обморозился Тырва, чтобы он не очень-то задавался.
— Послушай, — неожиданно перебил Лека. — Твой поэт, наверно, неудачник. Стихи какие-то тоскливые.
— Вот еще, — обиделся Гасилов. — У него есть совсем другие:
Прозрачный, прочный и огромный, В горячих радугах, в снегу, Угрозой, шепотом и громом Мой мир зовет. Я не могу Остаться здесь. В твое оконце Глядеть на радужную жуть, Я не могу надеть на солнце От лампы синий абажур…В квартире у Жанны над обеденным столом тоже висел шелковый абажур, а окна комнаты выходили во двор. Узкое
Аркашка читал другие стихи, а сам думал: почему-то Борис Смоленский последнее время приходил редко. Он говорил сестре, что собирается оставлять штурманский факультет и переходить на литературную работу. И читал, читал стихи. Разные читал…
Сестра, быть может, и понимала их. На то она училась в университете. А вот Аркашка понимал не все:
Там степи в горизонтах синих, —упрямо декламировал он Бархатову, —
По вечерам закат кровав, И полыхают флаги сильных, На клочья тучи разорвав. Дороги кинутся под ночи, В волненье высохнет трава, Друзья оглянутся в тревоге. Они спешат. Не отставай!..В конце концов Лека согласился, что поэт непохож на неудачника, а Гасилов совсем не обрадовался тому, что удалось его убедить.
Лека вспомнил об этом разговоре на уроке физики.
Павел Феофанович Дормидонтов вместо опроса по пройденной теме поставил на стол деревянный штатив, по которому вертикально перемещался наклонный желоб со стальным шариком. Эта нехитрая конструкция оказалась моделью прицельного бомбометания с горизонтального полета. Целью служила стеклянная пластинка размером девять на двенадцать от фотоаппарата «Фотокор». Учитель положил пластинку под штативом и спросил, на какую высоту необходимо поднять желоб, чтобы сброшенный оттуда шарик угодил в стекло.
В ответ поднялся лес рук. Реакция класса была такой неожиданной, что Лека удивился. Ведь он отсутствовал всего несколько дней.
— Надо попробовать, — заикнулся было Куржак.
— Чего же нам гадать? — возразил Павел Феофанович. — Вы только представьте: летит бомбовоз. По нему стреляют зенитные пушки. Есть ли у пилота время для того, чтобы примерять на глазок?
— На самолете есть прицел, — сказал Майдан.
— Прицел разбит осколком снаряда! — сообщил преподаватель. — Как же тогда выполнить боевую задачу?
Майдан вышел к доске и начертил на ней траекторию сложного движения по параболе. Мымрин измерил расстояние от пластинки до штатива. Тырва догадался, что наклон параболы зависит от скорости самолета…
— А скорость — это расстояние… — начал Павел Феофанович.
— Поделенное на время, — подхватил Майдан, и тут его осенило: — Раз ускорение силы тяжести неизменно, значит, время падения можно определить по горизонтальной оси прямоугольных координат.
Когда на доске появился ответ задачи в сантиметрах, учитель предложил Димке проверить результат опытом. Майдан сам поднял желоб на рассчитанную им высоту и пустил по нему шарик. Пластинка разлетелась вдребезги. Когда Димка сел на место, он сиял не от пятерки в дневнике. Майдан фактически разбомбил цель, значит, выполнил не учебную, а боевую задачу. В этот день Димка получил еще две пятерки: по алгебре и по химии. Он отвечал уверенно и всегда искал нестандартное решение.