Маяковский без глянца
Шрифт:
Позднее вместо подписи рисовал себя в виде щенка – иногда скорописью, иногда в виде иллюстрации к письму.
В то лето мы жили на даче долго – до первых чисел сентября. <…>
В Москве от вокзала ехали на извозчике. Владимир Владимирович показывал Щенке Москву.
Он, как экскурсовод, отчетливо выговаривал:
– Это, товарищ, Казанский вокзал. Выстроен еще при буржуях. Замечателен своим архитектурным безобразием. Отвернись! А то испортишь себе вкус, воспитанный на стихах Маяковского!
Щен
– А это – улица Мясницкая. Здесь живет наш друг Лева. Настоящий человек, вроде нас с тобой, а архитектура у него красивая!
– Это – Красная площадь. Изумительнейшее место на всем земном шаре!! <…>
Щеник был замечательный парень! Веселый, ласковый, умный и чуткий. Настоящий товарищ.
Когда кому-нибудь из нас бывало грустно, он чувствовал это и старался утешить, как мог.
Если Владимир Владимирович в задумчивости закрывал лицо ладонью, Щеник становился на задние лапы, а носом и передними лапами пытался отвести руку и норовил лизнуть в лицо.
Голодной зимой Маяковский пешком ходил из Полуэктова на Сретенский бульвар на работу. <…>
До мясной лавки на углу Остоженки Щен провожал Владимира Владимировича.
Они вместе заходили в мясную и покупали Щенке фунт конины, которая съедалась тут же на улице, около лавки. Это была его дневная порция, больше он почти ничего не получал – не было. Проглатывал он ее молниеносно и, повиляв хвостом, возвращался домой.
Маяковский, помахав шапкой, шел в свою сторону.
В ту зиму всем нам пришлось уехать недели на две, и Владимир Владимирович отвез на это время Щенку к знакомым.
В первый же день, как вернулись, поехали за ним.
Мы позвонили у двери, но Щен не ответил на звонок обычным приветственным лаем…
Нас впустили – Щен не вылетел встречать нас в переднюю…
Владимир Владимирович, не раздеваясь, шагнул в столовую.
На диване, налево, сидела тень Щена. Голова его была повернута в нашу сторону. Ребра наружу. Глаза горят голодным блеском. Так представляют себе бродячих собак на узких кривых улицах в Старом Константинополе.
Никогда не забуду лицо Владимира Владимировича, когда он увидел такого Щена. Он кинулся, прижал его к себе, стал бормотать нежные слова.
И Щеник прижался к нему и дрожал.
Опять ехали на извозчике, и Владимир Владимирович говорил:
– Нельзя своих собаков отдавать в чужие нелюбящие руки. Никогда не отдавайте меня в чужие руки. Не отдадите?
Маяковский Владимир Владимирович. Из письма Л. Ю. Брик, 20 октября 1921 г.:
Самое интересное событие это то, что 6 ноября открывается в зоологическом саду собачьевая выставка. Переселюсь туда.
Маяковский Владимир Владимирович.
В Харькове заходил к Карелиным жизнь сверхъестественной тусклости но за то у них серая кошка подает лапку. Я глажу всех встречнывых собаков и кошков. В Киеве в гостинице есть большая рыжая с белыми крапинками.
Наталья Федоровна Рябова:
В парке было много ободранных бродячих собак, и Владимир Владимирович с каждой из них пытался разговаривать, но все они поджимали хвосты и быстро убегали от нас.
Нато Вачнадзе:
На даче была собака – английский бульдог. Маяковский стал с нею играть, дразнил ее, клал руку ей в пасть. Его предупредили, что бульдоги отличаются мертвой хваткой.
– Вот этого мне и надо, – нервно ответил Маяковский.
Мария Мейерова:
Кот у нас был удивительный: он держался независимо, и никому не удавалось заманить его на колени. А у Маяковского он не только не соскочил с колен, не поцарапал его, но еще и замурлыкал.
Алексей Елисеевич Крученых:
Говоря о своей собаке, даже в повседневности, Маяковский и то впадал в лиризм.
– Какая собака! До чего приятная собака. Самая первая на свете собака!
Булька – французский бульдог, собачья дама – вывела в ласке глаза из орбит. Маяковский смотрит на нее хмуро и нежно и мажет у Бульки мокрый нос.
– Очень интересный бульдог, необычайно интересный бульдог будет Булькиным мужем. Забеременеет собака, вне сомнения, забеременеет собачка. Не лезь, Булечка, нельзя меня раздражать. Мужчины стали очень нервные – и т. д.
Петр Васильевич Незнамов:
Когда Маяковский приехал в Москву, он раза четыре приходил и ночевал в Гендриковом, приходил он поздно. Если я уже лег или читал в постели, Булька устраивалась у меня в ногах. Заслышав шаги Владимира Владимировича по лестнице, она срывалась с тахты и бежала его встречать. Она повизгивала. Собака была ласковости необыкновенной. Маяковский ее очень любил, брал на руки, называл «куриными косточками» (она их предпочитала всякой другой еде). Потом шел спать. Булька «продавала» меня и устраивалась в ногах уже у него.
Виктор Андроникович Мануйлов:
Мне запомнилось, что у него на плече была ручная лисица, которую в перерыве он кормил у стойки буфета. Уже после войны разъяснилась ошибка моей памяти. Это была не лисица, а ручная белка, и угощал ее Владимир Владимирович каким-то ореховым печеньем или пирожным, которое тогда было большим лакомством. Никакой лисицы у него никогда не было. А с белочкой Маяковский действительно очень дружил.